Охота на «крота» - Кристофер Дикки Страница 42

Тьма сгустилась вокруг меня.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Потому что этим выродкам плевать на плохих парней… по-настоящему плохих парней. Мы охотимся на них, некоторых удается поймать. Тебе удалось сорвать пока самый большой куш. Но типам, заинтересованным в войне, плевать на Абу Зубаира. Знаешь, что я тебе скажу? Если бы мы поймали самого Усаму, думаю, они обосрались бы от огорчения, потому что это могло бы положить конец их мечтам о непрекращающейся войне.

— Продолжай.

— Так что те, кто знает о тебе…

— Ты сказал, что никому не известно, что я здесь.

— Почти никому. Их немного. Но те, кто знает, очень влиятельны и не хотят, чтобы ты отсюда выбрался.

— Получается, они не хотят, чтобы я охотился на плохих парней? Но ведь я делал все это не ради них. И я могу остановиться. Отправь меня домой, и я буду сидеть там.

— Курт, послушай, я твой друг. Но, признаюсь, будет чертовски трудно вытащить тебя отсюда.

— Вот проклятие!

— Могут возникнуть большие проблемы. Им нужно еще несколько побед, чтобы подогреть аппетит перед надвигающейся войной. Они ищут «кротов» в США. Людей, на которых они смогли бы указать как на внутреннего врага.

— «Кроты» есть, и они очень опасны.

— Но они могут не найти их.

— Хорошо. Я их найду.

— Ты не понимаешь. Они не могут найти настоящих «кротов» или не хотят этого делать, но они должны указать на кого-то. И сделать это как можно быстрее. Учитывая твое окружение, думаю, они собираются выбрать тебя. Если это случится, то для общественности ты станешь врагом государства, чем-то вроде «американского талиба». И тебя уже никогда не освободят.

На этот раз мне нечего было возразить. Гриффин обладал только частью информации… но то, чего он не знал… и что я уже почти узнал, было гораздо хуже.

— Не сдавайся, — сказал Гриффин, — у меня есть пара идей, и я уже начал продвигать их. Надеюсь, все получится.

— Что?

Зажегся свет.

— Сеанс окончен, — сказал Гриффин.

Дверь, ведущая в одну из спален на втором этаже моего дома около пруда, имела для меня особое значение. Это была самая обычная дверь, в верхней части ее я выпилил три сердечка. Я подумал, что раз это будет комната маленькой девочки, это прекрасный способ проверять, как у нее дела, не заходя к ней слишком часто. И я надеялся, что сердечки понравятся Мириам, когда она их увидит. Но дверь висела неправильно. Когда я попробовал закрыть ее, она уткнулась в притолоку. Я снял ее с петель, кое-что поправил, но она по-прежнему не закрывалась. Сколько мне еще предстояло работы. Так много работы! И у меня все никак не получалось!

Крики в соседней клетке разрушили мои видения. Прожекторы не горели, значит, было где-то между двумя и четырьмя часами утра, но света со сторожевой башни было достаточно, чтобы увидеть, как голый индус корчился на цементном полу своей клетки, сдавливая живот, словно пытался удержать разливавшийся внутри огонь. В уголках его рта слюна пузырилась, а по полу растекалась лужа мочи. Я отодвинулся от его клетки и сел, наблюдая за происходящим из другого угла. Теперь индус только тяжело дышал, боль стала слишком сильной, чтобы кричать. Его тело резко согнулось, потом разогнулось. Он яростно сжимался и разжимался в ужасных конвульсиях.

— Яд. — Голос суданца прозвучал у меня прямо над ухом. — Это наверняка яд. — Он потряс проволоку клетки. — Убийцы! — закричал он.

Зажглись прожекторы, и отряд конвоиров высыпал на дорожку около клеток.

— Убийцы! — кричал суданец, и остальные присоединились к его скандированию.

Неожиданно из громкоговорителей прозвучал призыв к фаджр — утренней молитве: «Бог Велик. Молитва лучше, чем сон…», — заглушая вопли пленных. Четверо конвоиров распахнули дверь клетки индуса и попытались прижать его к полу, чтобы надеть на ноги кандалы и цепи, но он извивался, как одержимый, словно в него вселился джинн, более сильный, чем он сам и окружавшие его люди. Имам, пришедший, чтобы совершить молитву, заглянул в клетку индуса. Он обошел вокруг конвоиров и корчащегося, извивающегося на земле человека, словно судья на чемпионате по командному бою.

— Убирайся! — крикнул один из конвоиров, но имам продолжал ходить по кругу. Он прошел мимо перевернутого ведра с нечистотами и матраца. Индус всегда складывал пластиковые коробки из-под еды по углам своей клетки. Имам-рефери нагнулся, подобрал пустой пакетик из-под изюма и положил «Солнечную девушку» в карман своей формы. Если бы клетка не находилась так близко, я бы не догадался, что он делает.

— Яд, — сказал я так, чтобы суданец услышал меня. — Они отравили его пищу.

— Это так, Квибла, — сказал суданец. — Яд за разговоры.

— Разговоры?

— Ты говоришь слишком много, ты говоришь слишком мало, — пояснил суданец, — но разговоры все равно убивают тебя.

Я понял, что никто не будет давать объяснение случившемуся. Индуса унесут, и он просто исчезнет. Возможно, умрет. Возможно, его отвезут в больницу. А может быть, в другую клетку на другой стороне лагеря. Возможно, его подвергнут суровому допросу. Никто не узнает об этом. Имам отравил его, чтобы заставить молчать? Я посмотрел на кувейтца, который, похоже, первый раз в жизни потерял дар речи. Наконец на индуса надели цепи. Привезли каталку. Да, мы не должны были ничего знать, и мне больше не удастся получить от индуса новые сведения, ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Вскоре после восхода солнца имам вернулся. Он осмотрел пол в клетке. Там не осталось ничего, кроме перевернутых ведер, потрепанного пенопластового матраца, кучи грязных полотенец в углу, коробок из-под еды и вонючей лужи жидкого дерьма. Похоже, имам искал что-то определенное. Он нагнулся и подобрал одну изюмину, затем — другую и продолжил поиски. Потом его словно осенило. Он поднял валявшееся в углу полотенце и вытряхнул из него Коран. Все пленные, в поле зрения которых была клетка индуса, наблюдали за тем, как имам вытер ладонью Коран, прижал его к груди и ушел.

— Внимание! — пролаял через громкоговоритель невидимый армейский чин. — Соберите свои вещи. Сегодня вас переведут в новые камеры. Повторяю, соберите вещи. Вы больше не вернетесь сюда.

Ни у кого из нас не было вещей, но сообщение повторялось каждые пятнадцать минут, и некоторые заключенные начали медленно скатывать постельные принадлежности и завязывать их полотенцами. Другие прижимали к себе Коран. Большинство же, в том числе и я, ничего не делало. Незадолго до полудня началось движение. Одного за другим пленных выводили из клеток, опутывали цепями и тащили в автобусы — те, что много недель назад доставили нас сюда из аэропорта. За мной пришли в четыре часа дня. Я был одним из последних. Восемь или девять пленных и примерно столько же конвоиров уже сидели в автобусе. Этих людей я никогда не видел.

Опутанных по рукам и ногам цепями, нас отвезли в большой ангар рядом со взлетной полосой. Через перегородки из грубой фанеры было слышно, как в соседних помещениях открывались и закрывались двери. Некоторые заключенные кричали, кто-то жаловался. Я сидел молча и в своем воображении все еще делал дверь с сердечками для комнаты Мириам.