Воронье - Джордж Доус Грин Страница 42

Он был так зол, что у него дергались губы, и он не мог справиться с ними. Окончания слов он не выговаривал, а шипел.

— Что с тобой делается?

— Ничего.

— Какого черта ты глазел?

— Не знаю. Я смутился. Да и был там только минуту.

— Зачем ты подсматривал?

— Не этим ли я вообще должен был заниматься? Я должен быть наблюдателем, так?

— С расстояния! Ты долбаный идиот! Наблюдать ты должен был так, чтобы тебя не видели! Тебе нечего было глазеть, когда я запустил руку в штанишки какой-то бляди! Кто заставил тебя заниматься этим?

— Она что, в самом деле блядь? — спросил Ромео.

— А ты хотел трахнуть ее, да? Просто просрать наши жизни?

Ромео смахнул выступившие слезы. Он надавил на педаль газа как раз в тот момент, когда через улицу двинулась компания туристов в плоских шляпах и зеленых штанах для гольфа. И, лишь сообразив, что их жизни угрожает опасность, они рванули с места так, словно им поджаривали пятки. Вслед машине полетели оскорбления.

Ромео подъехал к волнолому, остановился, вылез и пошел прочь, оставив Шона в машине. Не нужна ему эта гребаная колымага. Он прошел вдоль волнореза, миновал маленькое поле для гольфа и доносящиеся оттуда старые мелодии. В душной жаре мимо него сновали семьи. Все что-то ели. Мороженое, хот-доги и овсяное печенье. Он подошел к песочнице, рядом с которой размещались две большие серые массы, которые выглядели как раздавшиеся толстые дети. Подойдя ближе, он увидел, что это скульптуры. Наверное, китов. «Господи! До чего все уродливо и неправильно. Мать твою, что я здесь делаю? А ведь я могу уйти. Буду себе идти, загляну в банкомат, возьму такси до автобусной станции — и на автобусе домой. Вот сейчас и двинусь…»

Он сел на низкую стенку рядом с китами.

И посидел какое-то время.

Подошел Шон и уселся рядом.

— Ну ладно, — сказал он. Его мягкий голос был полон сожаления. — Думаю, что я все понял. Ты любишь Клио. Так ведь?

Ромео не ответил.

— О Иисусе. Ну, виноват я. Должен был видеть это. Какого черта я в этом не разобрался? И вторгся на твою территорию. Ты должен ненавидеть меня.

Они сидели, глядя на темные просторы Атлантического океана.

— Понимаешь, — стал объяснять Шон, — я просто завелся. Все мысли перепутались. Господи, если бы только ты их видел сегодня вечером, этих Ботрайтов. Ты был в баре? Они все хотели подчиняться. Даже Митч. Он хотел этого. Хотел изо всех сил. А его жена хотела, чтобы я трахнул ее. Господи, ты же был у них в доме. Они хотят, чтобы я руководил ими. Весь мир хочет подчиниться. И знаешь что, Ромео. Потому что есть ты. Потому что где-то там в темноте есть ты.

Они сидели, слушая тихую музыку, доносящуюся со стороны поля для гольфа. Звучала какая-то тема Стинга.

Ромео почувствовал, как к нему приходит что-то вроде спокойствия.

— Ты знаешь, о чем я думаю? — спросил Шон. — Об истории мира, о том, как она складывалась. Как бы там ни было, она никогда не подчинялась планам. Всегда должен был существовать боец, какая-то сильная личность. Цезарю пришлось обзавестись легионерами. У Томаса Джефферсона солдатами были колонисты, которые шли в бой даже с отмороженными ногами. У Джозефа Смита была история о золотых пластинах, но в то же время он должен был упоминать о колене Дановом. Уйти в темноту, скитаться и убивать своих врагов. Вот так в мир приходит добро. Всегда. Всегда в темноте скрывается друг и помощник. Всегда свет находится под охраной темноты. Всегда. У каждой большой идеи есть свой Ромео, который патрулирует в темноте. Каждая большая идея охраняется большим страхом. Ясно? Если, конечно, ты хочешь чего-то большего, кроме того дерьма, которое тебе дают. Ты хочешь иметь возможность любить, или наслаждаться красотой, или что-то в этом роде? Тогда ты должен быть бесстрашен и безжалостен. Ты должен заставить их преклонить колени перед божественным правом воронов. Это трудно принять, но так живет весь мир. А чем занимаемся мы с тобой? Что такое это наше приключение? Это лучшая идея, которая рождалась за тысячу лет. Но она воплощается за твой счет. За счет твоих страданий в этой темноте. За счет моего знания — ты не подведешь меня. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Ага, — кивнул Ромео.

Он не совсем ясно понимал, о чем идет речь. Но в жизни для него имели значение желания Шона, его уверенность, умение убеждать и тот факт, что в его присутствии ты можешь справляться с теми странными вещами, что существуют вокруг.

Когда ты рядом с Шоном, весь мир может катиться к такой-то матери. Поимеешь ли ты себя или нет, это не важно, потому что мир вообще не существует. Это только кажется. Этот мир присутствует только для нашего развлечения.

Мимо прошли две сестрички с поросячьими хвостиками косичек и в коротеньких юбочках. Они на пару тащили большой ящик со льдом. Их маечки были в пятнах акульей крови. Ромео почувствовал такое дерзкое нахальство, что сказал:

— Только посмотри на этих мясистых куколок. Они ведь трахают друг друга?

— Каждую ночь.

Ромео зловеще ухмыльнулся и заржал:

— А что это у них на рубашках? Может, менструальная кровь?

— О да, — согласился Шон. — Настоящие свинюшки.

— Они что, не понимают, как это противно?

— Сегодняшние дети.

Они дружно рассмеялись, снялись с места и поехали через Деревню. Взяв вправо, спустились по дороге, на которой стояли офисы по продаже недвижимости, брокерские конторы и большие туристские рестораны. Крабы в скорлупе. Закуска из крабов. Моя колючая, как краб, тетушка Салли. Они просто ездили по кругу. Наконец сделали поворот и обнаружили дорогу, которая шла параллельно океанскому берегу. В темноте поблескивали огоньки бакенов. Какие-то ребята пускали на пляже фейерверки. Ромео показалось, что они с Шоном наконец-то в отпуске, о котором мечтали. Тут еще должны быть девочки, коктейли «Маргарита», мягкие вареные крабы и все прелести южной ночи.

Но на деле они ехали еще минут пять, когда Шон сказал, что должен возвращаться.

— Я беспокоюсь о Ботрайтах, — объяснил он.

Ромео подвез его к Мэрфи и выпустил из кабины, в которой снова воцарилось одиночество. Через просторные темные пустоши он поехал обратно к Брунсвику и по пути вспомнил Клода. «Господи, Клод. Я должен что-нибудь сделать для бедного Клода».

ПЭТСИ впала в ностальгическое настроение по пути домой от Мэрфи. Уже миновала полночь, и сейчас она, Шон, Тара и Митч в «либерти» пересекали дорогу. Шон не дал им включить кондиционер; он сказал, что хочет дышать океанским воздухом, и опустил стекла в машине. Ветерок напомнил Пэтси дни в колледже, о том, как она разъезжала с Джимми Дуганом в его «эль-камино». Джимми тоже не любил кондиционеры. Или, может, тот просто не работал в его раздолбанном старом пикапе. Во всяком случае, они всегда держали стекла опущенными, и в те дни ты при желании мог разъезжать по пляжу до поздней ночи — хотя приходилось объезжать подковообразных крабов, лужи, оставленные приливом, и топляк, выкинутый им на берег. Но океанский ветерок был точно таким, как и сейчас.