Безжалостный - Дин Кунц Страница 42

Именно так Гримбальд и Клотильда называли его – Коридор тысячи смертей, но, конечно, преувеличивали. В стенах этого коридора, длиной в четырнадцать футов, высотой в семь, чернели отверстия, расположенные хаотически и на разной высоте. В каждом находился подпружиненный стальной стержень, с одним тупым концом и вторым – острым, как заточенный карандаш. Всего сто восемьдесят смертоносных снарядов – не тысяча.

Управляемые механикой, а не электричеством, эти дротики могли вылетать по одному и десятками. Благодаря мощной пружине и острию они без труда пробили бы кевларовую броню незваного гостя.

Электрические лампочки освещали коридор. Если бы нарушилась централизованная подача электричества, в дело вступили бы аккумуляторы. Они подзаряжались Гримбальдом и Клотильдой, которые крутили педали велосипедного тренажера, приспособленного под электрогенератор.

Некоторые люди воспринимают искусство выживания как хобби, другие – как благоразумную философию. Для моих родственников со стороны жены это была религия.

Дальний конец Коридора тысячи смертей перегораживала еще одна стальная дверь, отличающаяся от первой окошком из пуленепробиваемого стекла. Через него на нас смотрело улыбающееся лицо Гримбальда.

Открыв дверь, он заполнил дверной проем от боковины до боковины, от порога до притолоки. Ростом в шесть футов и шесть дюймов, весом в двести пятьдесят фунтов, с грудью колесом, с большущей головой, на которую не так-то легко найти шляпу, и с живым, подвижным лицом, Гримбальд напоминал многих мифологических героев, и Пола Буньяна [20], и Санта-Клауса, и Зевса, и Марса, и Одина…

– Дети! – пробасил он. – Какой приятный сюрприз. Добро пожаловать в наш бункер.

Как обычно, его наряд состоял из яркой гавайской рубашки, брюк цвета хаки и кроссовок. На рубашку пошли акры материи с силуэтами множества пальм на фоне заходящего солнца, а в любой из кроссовок младенец Моисей мог бы плыть по реке, чувствуя себя в большей безопасности, чем в корзине из тростника.

По словам Майло, он боялся, что дедушка Гримбальд как-нибудь наступит на него и еще долго этого не заметит. Разве что вечером, снимая обувь, увидит, что к подошве прилип раздавленный ребенок.

Имя Гримбальд – сочетание древнегерманского слова, означающего «яростный», и древнеанглийского, означающего «смелый». Я никогда не видел тестя в ярости, хотя не мог отказать ему в смелости. И не сомневался, напади кто-нибудь на него, он пришел бы в такую ярость, что скрутил бы нападавшему голову, а потом оторвал бы ее от шеи.

Несмотря на грозную внешность и эксцентричность (а может, именно благодаря им), взрослые находили Гримбальда харизматичным, а дети – неотразимым. Майло обожал своего деда. В развевающемся желтом плаще подбежал к гиганту, позволил тому поднять его и устроился на сгибе массивной руки Гримбальда, действительно напоминая желтого цыпленка.

Поцеловавшись с внуком, Гримбальд спросил:

– У тебя опять что-нибудь взорвалось?

– Нет, деда. Я ничего не взрывал.

– Это плохо. Но не теряй надежды. Многое в мире просто просится, чтобы его взорвали, так что это всего лишь вопрос времени.

Пенни поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать отца, который наклонился, как Кинг-Конг к Фей Рей. Потом чуть распрямился и поцеловал меня в лоб, после того как я скинул с головы капюшон.

Лесси прыгала, прыгала и прыгала, требуя внимания Гримбальда, пока он в воздухе не поймал собаку за загривок, поцеловал в холодный нос и отдал Майло, с легкостью держа на руке обоих.

Мы последовали за ним, оставив позади дверь с окошком, и очутились в первой из подземных комнат, мастерской, размером двадцать на тридцать футов, где он ремонтировал механические системы бункера.

Счет инструментам шел на сотни, все отличало самое высокое качество, ни у одного не было электропривода, потому что после крушения цивилизации он и Клотильда не собирались загонять себя до смерти на велотренажере, чтобы привести в действие электродрель или циркулярную пилу.

Пересекая мастерскую, мы с Пенни сняли плащи и повесили на крючки, тогда как Майло остался в желтом дождевике.

Пока что в бункере горели электрические лампочки, но после конца света Бумы намеревались перейти на свечи. Они запасли тысячи свечей.

За мастерской находился большой склад с консервами и упаковками высушенных сублимацией продуктов, а также с бочками семян на случай, если после Армагеддона земля снова станет пригодной для ведения сельского хозяйства.

В спальне с традиционной обстановкой стены украшали большие, размером с постер, фотографии гигантских сооружений, «схваченных» в момент обрушения, яркие свидетельства катастроф, организованных за плату Гримом и Кло. Отсутствие окон добавляло этому уютному помещению толику клаустрофобии.

Они не жили в бункере двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. На поверхности высилась комфортабельная гасиенда, в которой они и проводили большую часть времени, если не улетали в далекие края со своей командой взрывников, чтобы превратить что-то большое в груду обломков. «У нас взрыв» – так они говорили. К примеру: «У нас взрыв в Далласе в следующий четверг».

Дом на земле они приобрели на вымышленное имя. Жили в нем под другим вымышленным именем. Настоящие адепты выживания смогли укрыться от всевидящего ока властей, превратиться в призраков, прежде чем окончательно уйти под землю.

Официально они проживали в небольшой квартире-офисе в Анахайме, где секретарша, внешне напоминающая актрису Джуди Денч, принимала и проверяла заказы, чтобы убедиться, что люди, которые хотели что-то взорвать, располагают необходимыми полномочиями для подписания соответствующего контракта.