Отель - Олег Андреев Страница 41

Ахмат встал и налил себе коньяка. Что может быть лучше рюмки хорошего французского коньяка? Лучше может быть только свобода. Сердце не отпускало.

«Хорошо тому живется, у кого одна рука, – и рукав не изотрется, и подкладочка цела».

Что ей, собственно, в этой жизни нужно? Не сможет она сделать отель Отелем. Сейчас. Сегодня. Лет двадцать должно пройти, прежде чем люди обретут чувство собственного достоинства и труд станет им в радость. Ради куска хлеба можно свернуть горы, но мир перевернуть невозможно. А как объяснить всем этим шакирам и арсланам, что худой мир лучше доброй ссоры? Что несправедливость рождает еще большую несправедливость, а законы мести почти никогда не успокаивают мертвых. Ахмат вдруг осознал себя предельно одиноким человеком. И даже не осознал, а ощутил. Можно быть одиноким в толпе и в то же время чувствовать полную гармонию и единство с целым миром, находясь, например, в одиночной камере… Как только появилась эта мысль, он тут же ее отбросил.

В камеру ради приобретения опыта или единения с человечеством идти не хотелось.

До собрания акционеров оставалось еще более двух часов. Ахмат убрал со стола часы, чтобы взгляд не останавливался на стрелках, снял даже наручные и сунул в карман костюма.

Спокойнее не стало. Он вспомнил, как в детстве с мальчишками убегал в горы. Не Приэльбрусье, но им хватало. Вершины были покрыты снегом. Выдавались такие чумные годы, когда температура скакала не только каждую неделю, но и по два-три раза на дню. В горах от постоянных перепадов скапливался снег, скованный многослойными прожилками льда, и вся эта масса держалась по прихоти неведомого существа. Там. На самом верху. И в ту зиму к ним приехали русские мужики из противолавинной службы и притащили с собой настоящую зенитку – восемьдесят восемь миллиметров. Да… Они пьянствовали целую неделю, а мальчишки, погодки Ахмата, все ждали, когда же начнут стрелять. Потом приехало начальство – и безделье закончилось. Оказалось, что пушку-то привезли, а снаряды забыли в Минводах. Наконец подвезли снаряды. Сколько мальчишек ни гнали, они все равно притаились в кустах у речки, всего в пятнадцати – двадцати метрах от зенитки.

Старшим у зенитчиков был Ваня. Впрочем, Ахмат не помнил точно, как его звали. Просто все русские для них в то время были Ванями. Это теперь он понял, что Ваня, по всей видимости, и в армии служил артиллеристом. Пьянка пьянкой, но на позиции у него был идеальный армейский порядок. Зенитку даже окопали подобием бруствера. Под стволом выложили пустые зарядные ящики и ЗИП, вкопали сошки. Ваня расхаживал по склону и время от времени покусывал жухлую травинку.

Картина так ясно встала перед глазами, что Ахмат улыбнулся. Поставь поблизости армейский барабан, и Ваня уселся бы на него, уподобясь Наполеону. Тот, как известно, тоже был из артиллеристов. Наконец прозвучала команда. Расчет брызнул в стороны. Дернули за бечеву и… Ахмат и его друзья сразу оглохли. Если бы они знали, что в артиллерии и новобранец знает истину, что орудие меньшего калибра больнее бьет по ушам. Легче перенести гаубицу, чем противотанковую семидесятишестимиллиметровку. Ослепительно сверкнуло. Вверх взметнулись мелкие сучья и трава, козьи орешки забарабанили по земле и головам. Все смотрели на дальний склон – там распустился грязный цветок разрыва. Спустя несколько секунд прилетел сам звук разрыва, а потом и эхо.

Ваня разглядывал склон в побитый, облупленный бинокль и делал поправки. Зарядили снова. Снаряды тускло отсвечивали в лучах утреннего солнца золотыми матовыми гильзами. Руки, телогрейки заряжающих покрылись толстым слоем солидола. Хмель из мужиков значительной частью вылетел вместе с выстрелом. Мальчишки переместились в тыл орудию, чтобы видеть, как из казенной части вывалится дымящаяся от жара гильза.

Выстрел.

В этот раз каждый из малышни постарался не закрывать глаза. Накануне пьяненький наводчик объяснил им, что выпущенный снаряд можно увидеть, если стоишь прямо позади орудия. Но для этого нужна некоторая зрительная практика. Надо не моргать. Быстро перевести взгляд вперед и выше, угадать место попадания. Ахмат, слышавший приказания Вани и лучше других знающий русский язык, выбрал точку на снежном склоне и наблюдал за козырьком снега, нависшим над поворотом дороги. По этому козырьку и велась стрельба.

И Ахмат увидел где то с половины траектории – вблизи снаряд никогда не заметишь – черную каплю, которая удивительно плавно и медленно приближалась к цели.

Били под основание.

Ваня был недоволен. Если бы это случилось в армии во время командирских стрельб, больше трех баллов он бы не получил.

Точно под козырьком взметнулся на этот раз белый цветок гвоздики. Козырек накренился, какое-то время еще держался, но не успел осесть поднятый взрывом снег, как он рванулся вниз, увлекая за собой все новые и новые массы. Нарастал гул. Что такое выстрел зенитного орудия по сравнению со звуком катящейся лавины? Ничто – это еще мягко сказано.

Лавина ровно нарастает, захватывая все диапазоны, доступные человеческому уху. При желании можно даже услышать, как сталкиваются огромные, с небольшой дом, куски скалы. Когда лавина пройдет и снег стает, они будут лежать в долине, пока их вторично не подорвут, если они мешают человеческой деятельности. А потом на место схода пойдут мощные бульдозеры «К-700» и начнут сталкивать дальше вниз мелкие обломки и снег, расчищать дорогу для автомобилей.

В тот раз их было два. Ярко-желтые, со стальными грозными ножами, они двинулись к месту работы, выбросив в воздух графически четкие кольца дыма. Наверное, в тот самый день, когда произошла стрельба по лавине, Ахмат научился уважать русских. Тот, кто может поспорить с горами, разве может быть плохим?

На одном из тракторов была рация. Оттуда позвали людей. Что-то случилось. Ахмат помнил, как сорвался с места вездеход начальства. Как завели свой «Урал» артиллеристы. Мальчишки цеплялись за борта, стараясь проехать хоть небольшое расстояние. Их сталкивали, но Ахмат вцепился так, что его невозможно было оторвать – хоть руки руби. И тогда мальчишку втащили через борт.

Когда они прибыли на место, пришлось еще метров двести идти по рыхлому снегу, перемешанному с валунами.

– Парня, парня не пускайте! – кричал один из бульдозеристов.

Почему, ведь это так интересно? И Ахмат, увертываясь от рук взрослых, упорно лез вперед. Взрослые окружили одно место даже не в центре схода, а, наоборот, у края. Мальчик протиснулся между взрослыми и увидел человеческую руку со скрюченными белыми пальцами, торчащую из снега. Чуть поодаль высовывалась нога в черном грубом ботинке, с намотанной на голень тряпкой.

– Сообщите в милицию, и быстро сюда. Может, еще кто есть, – скомандовал старший начальник. – Кто отвечает за безопасность работ? Куда смотрели? Водку жрали? Глаза застило? Почему не предупредили местное население? Почему пост не выставили? В тюрьму пойдете, сволочи!…

Он еще долго орал. Начальник. Но слова его никто уже не воспринимал. Все были потрясены увиденным. Начали копать. Ваня разгребал снег прямо голыми руками. Порезался об острый лед. Но не замечал этого. У него были большие, красные от мороза руки. И кровь. С них капало. Наверное, если бы Ахмата засыпало вот так, он тоже без суеты и мата, но с основательностью и остервенением рвал бы своими лапищами лед и камни – и достал бы из ловушки мальчика.