Историк - Элизабет Костова Страница 41

— Нет.

Я тоже осмотрелся. Если не считать служительниц алтаря, в церкви царила успокоительная пустота.

— За мной кто-то шел, — тихо сказала девушка. — Думаю, он следил за мной. Маленький тощий человечек в поношенной одежде: твидовый пиджак, зеленый галстук.

Ее лицо, обрамленное валиком тяжелых черных волос, выказывало смесь бравады и подозрительности. Я впервые задумался, какой ценой она приобрела свою отвагу.

— Вы уверены? Где вы его заметили?

— В каталоге, — шептала она. — Я решила проверить, действительно ли там недостает карточек, — невозмутимо пояснила девушка, и не думая извиниться за недоверие. —

Там я его увидела, а потом, на Брод-стрит, заметила, что он идет за мной, но не приближается.

— Да, — уныло кивнул я, — библиотекарь.

— Библиотекарь? — Она ожидала продолжения, но я не мог заставить себя рассказать ей о ранках на его шее. Слишком все было странно и неправдоподобно: она мигом поставила бы мне диагноз.

— Он, кажется, интересуется моими передвижениями. Вам совершенно необходимо держаться от него подальше, — сказал я. — Потом я расскажу подробнее. А пока устраивайтесь поудобнее. Вот письма.

Я усадил ее на лиловые подушки скамьи для молящихся и раскрыл портфель. Она сразу стала внимательной, осторожно вскрыла пакет и достала бумаги с тем же почтением, что и я накануне. Я мог только гадать, какие чувства испытывала девушка, увидев почерк предполагаемого отца, на которого столько лет копила злобу. Я заглянул ей через плечо. Да, твердая, честная, добрая рука. Может быть, дочь уже начинала видеть в нем кое-что человеческое. Сообразив, что снова подглядываю, я встал.

— Поброжу здесь, пока вы читаете. Если понадобятся объяснения или какая-то помощь…

Она рассеянно кивнула, не отрывая глаз от первого письма, и я отошел. Я уже видел, что девушка не помнет и не растеряет мои драгоценные листки и что читает она очень быстро. Полчаса я изучал резьбу на алтаре, роспись на стенах и кисточки накидки на кафедре проповедника, потом мраморную статую усталой матери над младенцем, сучившим ножками. Одна фреска особенно привлекла мое внимание: устрашающий прерафаэлитский Лазарь, выбирающийся из гробницы в объятиях сестер, в лохмотьях савана, из-под которого виднеются зеленовато-серые лодыжки. На лице его, потемневшем от курений и копоти свечей, была усталость и горечь, словно менее всего он испытывал благодарность к вызвавшему его из покоя смерти. Христос с воздетой рукой, нетерпеливо ожидавший у входа в гробницу, был воплощением чистого зла, алчного и жгучего. Я заморгал и отвернулся. Недосыпание, кажется, отравляет мысли.

— Я закончила, — сказала у меня за спиной Элен Росси; говорила она тихо и казалась усталой и бледной. — Вы были правы. Он нигде не упоминает знакомства с матерью и вообще поездку в Румынию. Тут вы сказали правду. Не понимаю. Это как раз тогда и было, наверняка в ту же поездку на континент, потому что я родилась как раз через девять месяцев.

— Мне очень жаль. Я хотел бы помочь вам, но вы сами видите… Я тоже не могу ничего объяснить.

Ее темное лицо не просило о жалости, но жалость я чувствовал.

— Зато теперь мы верим друг другу, правда? — Она прямо взглянула мне в глаза.

Вспышка радости среди горестей и тревог вдруг поразила меня.

— Верим?

— Да. Не знаю, существует ли нечто, что можно назвать Дракулой, и если да, то не знаю, что это такое, но я верю вашим словам, что Росси… что отец предчувствовал опасность. Ясно, что он уже много лет жил под угрозой, и ваша книжечка, напомнившая ему прошлое, те злополучные происшествия, вполне могла возродить прежние страхи.

— А как вы объясните его исчезновение? Элен покачала головой.

— Может, конечно, и нервный срыв. Но я теперь понимаю, о чем вы думаете. Его письма несут отпечаток… — она запнулась, — логичного и бесстрашного ума. И другие его работы тоже. И по книгам можно многое сказать об историке. Его книги я знаю наизусть. Это произведения твердой, уверенной мысли.

Я провел ее обратно к скамье, где остались письма и мой портфель: мне делалось не по себе, если они хоть на несколько минут оставались без присмотра. Элен аккуратно уложила все в конверт — наверняка в прежнем порядке. Мы сели рядом, как добрые друзья.

— Допустим, что в его исчезновении замешаны некие сверхъестественные силы, — решился начать я. — Никогда не поверил бы, что могу такое сказать, но все же, как гипотезу… Что бы вы посоветовали делать дальше?

— Ну, — протянула она. Ее резкий задумчивый профиль в полумраке виднелся совсем близко. — Не знаю, поможет ли это в научной работе, но если следовать легенде, надо полагать, что Росси стал жертвой вампира и похищен им. Вампир его убьет или — вероятнее — отравит проклятием не-смерти. Три укуса, смешивающих вашу кровь с кровью Дракулы или его подручных, как вы знаете, навечно превращают вас в вампира. Если его уже один раз укусили, нужно отыскать его как можно скорее.

— Но с чего бы Дракуле появляться именно здесь? Что, нет других мест? И зачем ему похищать Росси? Что мешало нападать снова и снова и развратить его незаметно для окружающих?

— Не знаю, — отозвалась она, покачав головой. — В легендах о таком не упоминается. Должно быть, Росси — если, конечно, допустить сверхъестественное вмешательство, — должно быть, он представляет для Влада Дракулы особый интерес. Может быть, даже угрозу.

— Но вы думаете, находка книги и то, что я принес ее Росси, как-то связано с исчезновением?

— С точки зрения логики это абсурд. Однако… — Она аккуратно раскладывала перчатки на скрытом темной юбкой колене. — Я думаю, не упустили ли мы еще какого-то источника информации.

Она задумалась. Я мысленно поблагодарил девушку за это «мы».

— Какой же?

Девушка вздохнула и собрала перчатки.

— Мою мать.

— Но ведь… Откуда ей знать… — У меня на языке вертелось множество вопросов, но они остались невысказанными. Луч света и дуновение сквозняка. Обернувшись к дверям, я видел их, сам оставаясь невидимым, — потому и выбрал это место, дожидаясь Элен. Сейчас в дверь просунулась костлявая рука, а за ней острое личико. В церковь заглянул странный библиотекарь.

Не сумею описать чувство, охватившее меня в этой тихой церквушке при виде просунувшегося в щель лица. Острая морда зверька почудилась мне, воровато принюхивающегося хорька или крысы. Элен застыла, уставившись на дверь. Вот-вот он поймает наш запах. Но оставалась еще секунда или две, и, подхватив одной рукой портфель с бумагами, другой я ухватил за локоть Элен — некогда было уговаривать — и увлек ее в боковой проход. Там виднелась открытая дверь в крошечную комнатку, и в эту дверь мы проскользнули. Я беззвучно прикрыл створку. Изнутри она, увы, не запиралась, хотя тут же лежал большой железный ключ.

В комнатушке было темнее, чем в нефе. Посредине стояла крестильная купель, а вдоль стен пара мягких скамей. Мы с Элен молча переглянулись. Я не разобрал всего, что выражало ее лицо, но кроме страха в нем была настороженность и готовность к отпору. Не обменявшись ни словом, ни знаком, мы тихо пробрались за купель, и Элен, чтобы удержаться на ногах, оперлась на ее краешек. Прошла минута, и я не выдержал: передал ей бумаги и пробрался обратно, к замочной скважине. В отверстие мне виден был проходивший мимо колоннады библиотекарь. Он и впрямь напоминал хорька, когда, вытянув острую мордочку, шмыгал глазами по скамьям. Когда он повернулся в мою сторону, я невольно подался назад. Он явно изучал дверь нашего укрытия и даже шагнул к нему, но тут в поле моего зрения появился лавандовый свитерок. Я услышал приглушенный голос старой дамы.