Отродье ночи [= Шорохи ] - Дин Кунц Страница 41

До смерти жены Джошуа почти никогда не видел снов. Ни одного кошмара за пятьдесят восемь лет. Но когда не стало Коры, все изменилось. Каждую неделю одну-две ночи он не мог спать, постоянно просыпаясь от страшных снов. Часто ему снилось, что он что-то потерял, что, он и сам не знает, за этим следовали отчаянные и безуспешные поиски. Покой Джошуа потерял с Корой. Он никак не мог привыкнуть к жизни без нее. Возможно, никогда не сможет. Иногда ему снились мертвецы, ищущие его, — безжалостные напоминания о смерти, но в эту ночь мертвецы поразительно походили на Фрая.

Джошуа встал, потянулся и зевнул. Потом прошаркал в ванную, не зажигая свет.

Возвращаясь в спальню, он вдруг задержался у окна. Коснулся рамы — холодная. С другой стороны в окно стучался сильный ветер, завывал, точно собачонка, просящаяся в дом. Долина была погружена во мрак, только в некоторых отдаленных домах горел свет.

Вдруг Джошуа заметил тусклое пятно света точно в том месте, где стоял невидимый дом Фрая. Свет в доме Фрая? Там никого не должно быть. Бруно всегда жил один. Джошуа прищурился, но без очков, чем сильнее он напрягал глаза, тем больше расплывалось пятно света. Джошуа не мог понять, горит ли свет в доме или в одной из хозяйственных построек, находящихся поблизости. Через минуту Джошуа уже не знал, точно ли это был свет лампы или только неверное лунное отражение на стекле.

Джошуа подошел к тумбочке и, не зажигая лампы, нащупал в темноте очки, прежде опрокинув пустой стакан.

Когда он вернулся к окну и посмотрел, то загадочного свечения уже не обнаружил. Джошуа простоял несколько минут, вглядываясь в темноту. Он был душеприказчик имения Фрая и нес ответственность за сохранность имущества до окончательного решения о судьбе владения. Свет больше не появлялся в окне.

Наконец, убедившись, что это был обман зрения, он вернулся в спальню и лег в постель.

* * *

В понедельник утром Тони и Фрэнк возобновили розыск Бобби Вальдеса. Фрэнк восхищенно рассказывал о Жанет Ямаде. Жанет очаровательна. Жанет умна. Жанет все понимает. Жанет — то, Жанет — се. Тони надоело выслушивать это, но он молчал, давая Фрэнку высказаться. Ему было приятно видеть, что Фрэнк, наконец, оттаял. Перед выездом на линию Тони и Фрэнк поговорили с детективами, Эдди Квеведо и Карлом Хаммерштейном, из отдела борьбы с наркобизнесом. Они предположили, что Бобби, скорее всего, торгует кокаином или ПСП, чтобы заработать и наверстать упущенное из-за тюрьмы. Рынок наркотиков, хотя и запрещенный, но самый доходный в Лос-Анджелесе. Если Бобби занялся этим делом, то его могли взять только «толкачом», продавцом на улице, а это самая низкая и опасная работа. Бобби вышел из тюрьмы без денег, и, чтобы занять на лестнице наркобизнеса ступеньку повыше — стать производителем наркотиков, например, он должен был покрутиться на улицах.

— Поговорите с такими «толкачами», — посоветовал Хаммерштейн. — Я дам вам имена и адреса. Все эти ребята попались в свое время. Конечно, некоторые вновь взялись за старое, так что надавите на них. Кто-нибудь из них наверняка знает Бобби и встречал его на улице. В списке, предложенном Хаммерштейном, было двадцать четыре фамилии.

Троих они застали дома. Еще трое поклялись, что в глаза не видели Бобби Вальдеса, или Жуана Масквези, или как этого типа, что на фото.

Седьмым в списке стояло имя Юджина Такера. Именно он и помог им. Фрэнку даже не пришлось давить на него.

Такер был черен, как ночь. На широком черном лице блестели темно-карие глаза. У него была смолянистая курчавая борода, с редкими колечками седых волос. Эти серебристые волосы да белки глаз — вот и все, что выделялось на черном, как деготь, лице. Такер носил черные брюки и черную рубашку. Он был коренастый, с мощной грудью и крепкими руками и шеей, толстой, как телеграфный столб. Такер снимал дом на Голливуд-Хиллз. В большой комнате стояла тахта, два кресла и кофейный столик. Не было ни дорогой мебели, ни магнитофона, ни телевизора. Но и то, что находилось в комнате, было высокого качества и гармонировало одно с другим. Такер разбирался в китайских вещах. Тахта и кресла палисандрового дерева, ручной работы, недавно обитые зеленым бархатом, насчитывали не менее полутора сот лет. Столик, тоже палисандрового дерева, был инкрустирован слоновой костью.

Тони и Фрэнк сели на тахту, а Юджин Такер опустился на краешек кресла.

Тони провел пальцем по резной ручке и сказал:

— Мистер Такер, это изумительно.

Такер удивленно вскинул бровь.

— Вы знаете, что это?

— Не знаю, к какому времени отнести, но я знаком с китайским искусством и могу точно сказать, что это не подделка с распродажи в Серз.

Такер довольно засмеялся.

— Я представляю, что вы сейчас подумали, — сказал он добродушно. — «Откуда у этого бывшего жулика, выпущенного два года назад из кутузки, такие редкие вещи? Дом за 1200 в месяц. Не продолжает ли он торговать героином или заниматься чем-нибудь в этом роде?»

— На самом деле, — ответил Тони, — меня интересует совсем не это. Я не понимаю, как тебе удалось, черт побери, собрать это. Но точно уверен, что это не от продажи наркотиков.

Такер улыбнулся.

— Откуда такая уверенность?

— Торговец наркотиками, увлекающийся китайскими вещами, набил бы дом всем, что попало, особенно не волнуясь, подойдет ли один предмет к другому. Здесь же явно другой источник доходов, может быть, не такой большой, но зато постоянный, позволяющий спокойно выбирать нужную вещь.

Такер засмеялся и захлопал в ладоши. Он повернулся к Фрэнку:

— Ваш напарник наблюдателен.

Фрэнк улыбнулся.

— Настоящий Шерлок Холмс.

Тони попросил Такера:

— Удовлетворите мое любопытство. Чем вы занимаетесь?

Такер подался вперед, вдруг нахмурился, и подняв руку, потряс огромным страшным кулаком.

— Я модельер женской одежды.

Тони удивленно моргнул.

Откинувшись на спинку кресла, Такер захохотал.

— Я модельер женской одежды, — повторил он, успокаиваясь. — Правда. Мое имя приобретает известность среди дизайнеров Калифорнии. Когда-нибудь его услышит весь мир. Обещаю вам.

Фрэнк спросил:

— За торговлю героином и кокаином вы отсидели четыре года. Как это вам удалось переключиться на женскую одежду?

— Попав в тюрьму, я проклинал общество за то, что оно сделало со мной. Я проклинал власть белых. Я ненавидел весь мир, но никогда — себя. «Ты, грубый пижон, — говорил я себе, — еще даже не стал взрослым. Ведь взрослый — это тот, кто в состоянии отвечать за свою жизнь, поэтому многие люди навсегда остаются детьми».

— Что же так повлияло на вас? — спросил Фрэнк.

— Сущая ерунда. Человеческую судьбу часто меняет какой-нибудь мелкий случай, и это всегда изумляло меня. Я посмотрел телевизор. Шли шестичасовые новости, программа о преуспевающих черных. Замечательная вещь. Пять серий. Поначалу мы подумали, что это будет один смех. Репортер все время будет задавать глупые вопросы типа: «Почему же эти бедняги не могут хорошо трудиться и стать такими же богатыми, как Сэмми Дэвис?» Слава Богу, в передаче не оказалось спортивных звезд.