Откровение огня - Алла Авилова Страница 40

Дело оставалось за поводом, который дал бы Наде возможность завести разговор об «Откровении огня». Она рассчитывала на удачу при каждой встрече — тоже и в этот раз, придя на свой шестой урок. Дверь учительницы осталась закрытой и после того, как она позвонила второй раз. Аполлония всегда открывала без задержки. Библиотекарша не знала, что думать. Неужели Линникова так разозлилась на нее за очередное опоздание, что не хочет ее впускать?

Надя нажала другую кнопку. К ней вышла тучная мрачная соседка.

— В больнице Аполлония Максимовна, — объявила она. — «Скорая» ее увезла. Стояла у плиты, варила перловку и рухнула.

Учительница находилась в неврологическом отделении 1-й Градской больницы. Надя отправилась туда немедленно.

По обеим сторонам длинного больничного коридора стояли койки. На одной из них лежала Линникова. Маленькая, она едва угадывалась под одеялом — можно было подумать, что кровать пуста, а одеяло горбится, потому что скомкано. Аполлония Максимовна была укрыта им с головой, виднелась только ее макушка. Надя нашла стул и устроилась у изголовья. «Попробовать разбудить? Или лучше не надо?» — не решалась она.

По коридору шла медсестра. Надя остановила ее и спросила, не получила ли больная снотворное.

— Какое ей снотворное! И так все время спит! — огрызнулась сестра и пошла дальше. Надя привстала, наклонилась над Аполлонией и приспустила с ее лица одеяло. У старухи задвигались глаза под веками, словно она пришла в панику.

— Ау! — тихонечко пропела Надя и потянула Аполлонию Максимовну к себе. У той задергались веки. Учительница приоткрыла глаза, часто заморгала, опять их закрыла, потом сморщила лоб и подняла веки выше. Зрачки у нее были расширены, взгляд разъезжался, как у пьяной.

— Пусти, Оля, пусти, — прошептала Линникова. Рот ее растянулся, веки упали, и она опять замерла — в этот раз с подобием улыбки. «Дочь снится!» — догадалась Надя. Она отпустила Аполлонию и поправила одеяло.

— Кончайте посещение, кончайте! Уже девять часов! Стул обратно! — Перед Надей стояла сестра, с которой она недавно говорила.

— Можно мне побыть с бабушкой еще немного? Она так и не приходила в себя.

— Приходила — не приходила, вставайте! После девяти находиться в больнице посторонним не положено. Тут знаешь сколько таких бабушек?

— Где дежурный врач? — резко спросила Надя.

— Еще чего! — совсем разозлилась сестра. — Врач ей понадобился!

Надя все равно добралась до дежурного врача. Молодой человек в халате и чепце, обнаруженный ею в ординаторской, разговаривал по телефону.

— Подожди, детка, — сказал он в трубку и с неудовольствием посмотрел на Надю. Не дослушав о ее страхе за бабушку, он дал ей разрешение задержаться у больной на час.

— А на два — можно?

— Можно, — нетерпеливо бросил врач и спросил в трубку: — Ты еще здесь?

После одиннадцати больница затихла, даже медсестра, все время сновавшая по коридору, пропала. Надя была единственной на этаже, кто не спал. К храпу она уже привыкла, и когда в переполненных больными помещениях остановилось движение, она расслабилась сама и перестала задаваться вопросом, имеет смысл ее сидение у койки Аполлонии или нет. Здесь, в больнице, любое действие, каждая вещь в зависимости от того, как фокусировалось сознание, моментально приобретали или теряли смысл.

Около полуночи Аполлония зашевелилась. Она перевернулась на спину и открыла глаза. Радостный взгляд, с которым старушка очнулась, погас, когда она узнала Надю.

— Вы? Почему — вы? — Аполлония огляделась, и в ее глазах появился ужас. — Больница?!

Надя рассказала учительнице, что с ней случилось — Линникова об этом понятия не имела.

— Не успела! — прошептала она и закрыла глаза.

— Как вы себя чувствуете, Аполлония Максимовна?

— Хорошо, — отозвалась та безразлично. По ее щеке покатилась струйка.

— Ну что вы, что вы, — беспомощно повторяла Надя, не находя других слов.

Линникова перевернулась на бок, попыталась подняться и осела.

— Господи, что ж это? — простонала она.

— Вам плохо?

— Ничего не вижу! Все кружится, искры скачут. Господи, что же это! — бормотала учительница.

Надя вскочила.

— Я за врачом!

— Стой! — панически вскрикнула Аполлония. — Не уходи.

— Вам нужен врач. Я быстро.

— Не уходи, — повторила Аполлония.

Надя опустилась на стул. Старушка потянулась к ней, и Надя взяла ее руку в свою.

— Отходит, — сообщила через несколько минут Линникова, после чего опять забылась. Она просыпалась на пару мгновений и снова засыпала, удерживая Надю в ожидании. Незаметно для себя Надя задремала на стуле.

Около пяти утра Аполлония разбудила свою посетительницу.

— Хорошо, что ты не ушла. Я забыла, как звать тебя, милая? Надежда, значит. И правда, ты — моя надежда. Я только что говорила с Олей. Они с Аликом забирают меня к себе. Все приготовят и придут за мной. И мне надо приготовиться. Ты должна мне помочь, Надюшенька, просить мне больше некого. Поможешь, милая?

— Оля с Аликом? Кто такой Алик? Куда заберут?

— Ты не спрашивай, милая. Ты просто помоги. Я тебе заплачу — у меня деньги есть на сберкнижке. Сберкнижка на предъявителя. Я скажу, где она лежит. Ты должна получить по ней деньги и купить для меня полотно. Какое полотно и сколько, я скажу. За труды ты получишь, уж я тебя не обижу. Привези мне вместе с полотном оставшиеся деньги, и я тебе заплачу. Ты уж помоги мне, милая, не откажи. Поможешь?

Аполлония глядела на свою «надежду» бездонными глазами. Не получив немедленного согласия, она вцепилась в Надино предплечье и сжала его с неожиданной силой. Надя сморщилась от боли и разжала пальцы старухи. Аполлония не сопротивлялась. В ее расширенных глазах появилась влага.

— Последнее? — спросила она в пространство. По всей видимости, ответа ей не было. Она перевела взгляд на Надю и сказала неуверенно: — Должно быть, последнее.

— Что — последнее?

— Последнее унижение. Такая судьба. Восемьдесят два года несет меня судьба от одного унижения к другому, от одного к другому, от одного к другому… — и она еще долго бы так бормотала, если бы Надя ее не остановила.

— Какое же вам сейчас унижение, Аполлония Максимовна? Никакого унижения нет, напрасно вы так.

— Я свою судьбу давно раскусила, — объявила громко старуха. Внемля знаку Нади говорить тише, она перешла на шепот: — Я раскусила ее в Посаде, под Тамбовом, куда она меня бросила в 1929 году. Меня судьба то туда бросает, то сюда, и куда ни бросит — везде унижения. Знаю ее, и все же оказываюсь застигнутой врасплох. Всегда врасплох. Это оттого, что недомысливаю. Готовиться мне надо было раньше к этому часу, вот в чем дело, милая. Знала, что скоро к детям перебираться, а готовиться как надо не готовилась.