Холод пепла - Валентен Мюссо Страница 4

Сестра ждала меня на перроне.

Я и сейчас вижу ее, в светлом платье и темном пиджаке с короткими рукавами, сидящую на облезшей скамье и рассеянно вертящую в руках сумочку. Устремив на меня чуть уклончивый взгляд, всегда придававший ей трогательный вид, Анна встала и бросилась в мои объятия — в порыве, ставшем таким редким для нас, что я с трудом сдержал желание попятиться. Она разжала руки и с осуждением посмотрела на мою спортивную сумку.

— Больше у тебя ничего нет?

— Я уеду в воскресенье. Я и так пропустил сегодняшние занятия. Как он?

— Я отвезла Алису в больницу около половины восьмого. Она хотела как можно раньше приехать туда, хотя медсестры косо на нее поглядывают. Ничего нового нет. Врачи ждут. Они собираются сделать ему церебральное сканирование или что-то в этом роде, не знаю…

Анна быстро шла по перрону, устремив пристальный взгляд в какую-то невидимую точку в конце вокзала.

— Я думаю, он не выкарабкается, — добавила она нейтральным тоном, откидывая назад непослушную прядь золотисто-каштановых волос. — Врачи настроены более пессимистично, чем я дала тебе понять по телефону.

— Я так и думал, — солгал я, чтобы она не чувствовала себя виноватой.

На стоянке перед большим старомодным фасадом вокзала Шалон-ан-Шампань мы сели в колымагу Анны, «рено-19», купленную на распродаже. Насколько я помнил, эта машина всегда была помятой со всех сторон. Я прозвал ее катафалком не только из-за цвета, но и потому что человек, садившийся в нее, подвергал свою жизнь смертельной опасности.

Ремень безопасности на пассажирском сиденье отказывался растягиваться. Моя сестра перегнулась через меня и энергично, с видом знатока, несколько раз дернула за него.

— Мне очень жаль, но у этого ремня свой характер…

Я улыбнулся. Она повернула ключ зажигания, мотор зачихал. Пришлось еще раз повернуть ключ.

— Ты уверена, что мотор не заглохнет?

— Не бери в голову, у меня свои методы…

В конце концов машина поехала. Мотор продолжал чихать, что внушало некоторое беспокойство.

— Может, сразу поедем в больницу, встретимся с Алисой? Что ты об этом думаешь?

— Прекрасная идея, — ответил я, рассеянно глядя сквозь потускневшее стекло, когда мы проезжали через Марну.

Десять минут спустя мы были в Медицинском центре Шалона. Я шел за Анной по больничным коридорам, едва успевая за ней.

Мой дед находился в палате интенсивной терапии. Мне было тяжело видеть его лежащим на больничной койке под капельницей, с трубками, вставленными в нос и рот. Несмотря на его преклонный возраст и осознание того, что он может вскоре покинуть нас, мы не представляли нашей жизни без него.

Алиса, которую мы встретили в комнате перед палатой, сказала, обращаясь ко мне:

— Не знаю почему, но вчера утром у меня возникло странное предчувствие.

— Абуэло плохо себя чувствовал? — спросил я.

— Нет, вовсе нет. Но когда он пошел кормить птиц, я из окна кухни следила за тем, как он удаляется, словно знала, что вижу его в последний раз.

В моей душе вспыхнула тревога: все предвещало мучительный разговор, для которого я был неспособен найти подходящие слова.

— Не волнуйся, дед здесь, рядом… Не волнуйся…

Алиса не была нашей бабушкой, но мы всегда считали ее таковой. В середине семидесятых годов мой дед, решивший подстричь зеленую изгородь в саду дома в Арвильере (хотя он платил садовнику, который два раза в неделю должен был выполнять тяжелую работу), упал и сломал шейку бедра. После неудачной операции по замене сустава у деда началось воспаление, на несколько месяцев приковавшее его к постели. Алиса была его сиделкой. Это была мягкая, спокойная женщина, альтруистка, которая, казалось, никогда не заботилась о собственном благополучии. О ее прошлом мы знали только то, что она очень рано овдовела и что у нее не было детей. Без всякого преувеличения можно было сказать, что она спасла моего деда, сильно сдавшего после недавней смерти жены, и помешала ему впасть в депрессию и апатию после несчастного случая. С тех пор они не расставались.

Мне было бы трудно охарактеризовать суть их отношений. В том возрасте, в каком мы тогда находились, мы не могли представить себе, что они оба испытывали настоящую любовную страсть. Мы довольствовались тем, что считали их союз смешением нежности, солидарности и желания убежать от одиночества. Впрочем, никогда больше я не встречал двух существ, так искренне привязанных друг к другу.

Алиса согласилась вернуться вместе с нами в Арвильер, но «только на несколько часов», чтобы пообедать в нашем обществе и помочь мне разместиться.

Едва старенькая машина Анны миновала ворота, как мое сердце сжалось. В отсутствие деда поместье, казалось, приобрело иной облик.

По молчаливому согласию мы всегда называли его «домом в Арвильере», однако местные жители именовали поместье «мануарием Коше». Огромное трехэтажное строение начала века состояло из пятнадцати комнат. У него был серый каменный фасад, небольшая выступающая башня с фахверковыми стенами и устремившимися ввысь печными трубами на широких основаниях. Сад, занимавший площадь более гектара, был засажен столетними каштанами. Встречал гостей огромный бронзовый фонтан, словно последнее и немного смешное свидетельство былой славы семьи Коше, а также символ их прежних достижений.

В начале XIX века, в годы, последовавшие за вступлением на престол Карла Десятого, Виктор Коше превратил маленькую семейную литейную мастерскую, специализировавшуюся на футеровке, в предприятие, изготавливавшее роскошные орнаменты и декоративные изделия. Еще в ранней юности он увлекся искусством и мечтал о карьере парижского художника. Однако намного более прозаические расчеты его родителей положили конец амбициям Виктора. Тогда он всей душой возненавидел мещанский дух своей семьи, но не осмелился пойти против ее решения и порвать с ней. Когда Виктор встал во главе предприятия, ему в голову пришла счастливая мысль, позволившая взять реванш, правда запоздалый, над своими родителями. Он сделал рисунки статуй, фонтанов, канделябров и отдал их литейщикам своей плавильной мастерской в Шампани. Первое время литейщикам, обеспокоенным будущим торгового дома, было трудно, несмотря на огромный опыт, приспособиться к технике художественного литья, которую они считали прихотью своего нового патрона. Виктор без колебаний влезал в долги, ставя на карту судьбу своего предприятия. Он нанял лучших парижских рабочих, которые учили литейщиков семейной плавильной мастерской новым приемам. И он одержал победу: через несколько лет Торговый дом Коше смог конкурировать с литейными заводами Калла и Мюэля. Виктор разбогател. Благодаря его юношескому увлечению скромное семейное предприятие процветало.