Сон разума - Наль Подольский Страница 4

— Скорее всего это здесь. — Он коснулся проволокой радиатора отопления.

— Но почему именно здесь, Холмс? — вспомнил о своей роли Александр Петрович.

— У вас в руке завернутое в фольгу нечто. Где вы будете разворачивать? На подоконнике.

— Но ведь точно такой же подоконник имеется этажом ниже.

— Да, у него был выбор — пройти один марш лестницы вверх или вниз. Но позднее… уже лишенный органов зрения… он очутился у двери своего друга, снизу это маловероятно. Кроме того, мы знаем, что там же был раскрытый чемодан и разбросанные вещи, а это возможно лишь в том случае, если чемодан летел вниз по ступенькам.

— Сдаюсь, — поднял руки Александр Петрович.

Профессор тщательно распрямил проволоку, конец ее изогнул крючком и приступил к исследованию радиатора отопления.

— У нас на факультете такие же радиаторы, — комментировал он, ловко орудуя своим импровизированным инструментом. — По замыслу конструктора эти вертикальные полости предназначены для дополнительного теплообмена, в них должен циркулировать воздух. Но на деле они не работают, студенты их используют как-пепельницы.

«До чего же универсален человеческий ум, — думал Александр Петрович, брезгливо наблюдая, как светило науки с помощью проволочного крючка извлекает из упомянутых полостей огрызки яблок и окурки, — ведь если вступит в дерьмо, начнет читать лекцию о дерьме».

Время шло, куча мерзких отбросов под батареей росла, и адвокат все нагляднее убеждался в нелепости и бессмысленности этой затеи. Но ученый был неколебим и неутомим.

Дважды с верхних этажей проходили вниз люди, и профессор с адвокатом изображали нетерпеливых гостей, поджидающих хозяев. Смотрели на них подозрительно, но вопросов не задавали.

Наконец обследование радиатора закончилось, не дав положительных результатов. На предложение Александра Петровича отправиться восвояси профессор никак не отреагировал и, опустившись на корточки, приступил к изучению содержимого щелей и выбоин в каменном покрытии пола. Тогда, сославшись на приступ астмы, спровоцированный пылью и грязью, адвокат удалился на улицу подышать свежим воздухом.

Вернулся он через полчаса. Вдоль щелей пола аккуратными валиками лежала добытая изнутри грязь, а главный эксперт Алмазного фонда среди всей этой гадости стоял на коленях и теперь уже не проволокой, а пальцами ковырялся в дыре у отбитого угла каменной плиты. При этом он приговаривал: «Цып, цып, цып» — и чмокал губами.

И тут у Александра Петровича перехватило дыхание уже непритворно, потому что пальцы профессора медленно выкатили из дыры на пол комок величиной с грецкий орех, который даже сквозь облепившую его грязь распространял вокруг красноватое сияние.

Профессор поднялся с пола, одновременно разминая затекшие ноги и поясницу, протер камень платком и церемонно произнес:

— Позвольте представить вам уникальный рубин, несомненно один из стражей сокровищ великого шаха.

Тотчас исчезли грязь, серые стены и голые лампочки, в миг пропал, растворился в воздухе весь безобразный лестничный интерьер, остался только камень. Он вблизи окружал себя нежно-розовым мерцанием, разбрасывал вдаль кинжальные лучи ярчайшего красного цвета, создавал в пространстве прихотливый рисунок из темноватых бордовых отблесков и играл еще множеством свечений и оттенков, которым не было ни числа, ни названия. Александру Петровичу казалось, эта симфония красных тонов включает в себя весь свет и все звуки мира, и он на какое-то время забыл о том, о чем помнил в любую секунду обычного бытия, — о своих болезнях, деньгах и делах.

Профессор Горн, глянув на лицо адвоката, увидел, что он понял камень, и разом простил ему и неверие, и некоторую верткость, и отлынивание от общей работы.

— Теперь вам понятно, почему из-за крупных камней люди склонны терять разум? — спросил он, чтобы вывести адвоката из транса.

Не дождавшись ответа, профессор поместил рубин в нашедшийся у него замшевый мешочек и сунул его в карман.

Что же это такое, размышлял адвокат, спускаясь по выщербленным, истертым ступенькам, прямо гипноз какой-то… страшная штучка.

Относительно того, как поступить с добычей, разногласий у них не возникло. Оба знали, что рубин приобретен и ввезен незаконно и подлежит конфискации; оба знали, что подобные камни с момента находки являются собственностью государства, а нашедший может рассчитывать в лучшем случае на вознаграждение; наконец, оба знали, насколько опасно даже недолго держать такую вещь дома. Камень повезли прямо в лабораторию Горна. Собственноручно выписав адвокату пропуск, профессор провел его в свой кабинет. Он тут же положил камень на электронные весы, затем принялся его обмерять, явно намереваясь немедленно заняться исследованиями. Адвокат воспротивился этому: во-первых, для работы время позднее, во-вторых, после совершенных подвигов им просто необходимо немного расслабиться. Камень водворили в личный сейф профессора, и он, по совету адвоката, написал расписку в том, что принял на предмет экспертизы вещественное доказательство — камень розовой окраски, предположительно рубин, с нестандартной восточной огранкой «шестиугольник», весом сто сорок семь карат и размерами двадцать восемь на двадцать три миллиметра. Официальный запрос на экспертизу адвокат обещал оформить на следующий день.

В ресторане, за коньяком, профессор поделился возникшей у него дилеммой. С одной стороны, служебная этика требует столь редкий камень немедленно передать в хранилище, что само по себе естественно, ибо у этого рубина другой дороги все равно нет. Но с другой стороны, в хранилище можно что-нибудь делать лишь в рабочее время, то есть днем, а с этим камнем надо бы пообщаться и вечерами, и ночью.

Тут Александру Петровичу представилась возможность доказать, что юристы тоже не лыком шиты. Все предельно просто, нужно только составить показания таким образом, что камень нашел адвокат Самойлов, а профессор Горн присутствовал при сем в качестве свидетеля. При такой постановке вопроса в сейфе эксперта Алмазного фонда хранится никакой не редкий рубин, а некий кристалл, присланный из уголовного суда для проверки, и стать рубином этот минерал может лишь по окончании экспертизы, которая будет длиться ровно столько, сколько будет длиться.

— Удивительно! — восхитился профессор. — Это же Алиса в стране чудес! Абсурд, а звучит убедительно.

— Одного не понимаю, зачем вам работать ночью? — поинтересовался адвокат. — Почему нельзя попросту опустить шторы на окнах?

— Святая простота, — ласково улыбнулся ученый. — Ночь отличается от дня не только тем, что темно. Днем мы находимся в мощных излучениях солнца, нас бомбардирует множество разных частиц, происходит ионизация воздуха, меняется магнитное поле… и еще многое… За шторами от этого не спрячешься. А вот ночью выступают на сцену эффекты второго порядка, начинается игра тонкостей.

— А это не опасно, ночью, — встревожился Александр Петрович. — Вдруг он вас… извините…

Откинувшись в кресле, Вадим Михайлович долго и громко смеялся: