Тайна Замка грифов - Каролина Фарр Страница 4

– Только что. Где мы, Альбер?

– Рядом с Лиможем, мадемуазель. Я принес вам кофе. Он свежий, лучше, чем в термосе. Если мадемуазель мне позволит... – Он наклонился и нажал на кнопку панели. Дверца откинулась, и на этот столик Альбер поставил чашку. Кофе пах восхитительно. – Немного бренди, мадемуазель? Это очень хороший бренди.

– Только чуть-чуть, спасибо.

Альбер открыл пластиковый контейнер, показывая мне холодного цыпленка, свежий салат-латук и красные помидоры.

– Если мадемуазель отведает цыпленка, это доставит удовольствие Габриель. Хотя здесь в кафе готовят отличный омлет, и хозяйка быстро состряпает порцию для вас, если этот завтрак вам по вкусу.

– Я предпочитаю цыпленка Габриель. Спасибо, Альбер.

– Хорошо, – сказал он, и его толстые губы растянулись в подобие улыбки.

– Мы уже в горах? – спросила я, почувствовав на своем лице прохладное дуновение ветерка через открытую дверцу.

– В предгорьях. Но скоро вы увидите Массив. Река рядом с нами – Шаранта. Здание впереди – тюрьма. Многие маки были здесь заключенными во время войны. В этих местах делают прекрасный фарфор. Здесь, у Лиможа, огромные залежи редкой глины каолин. Подобной ей нет нигде в западном мире, только в Китае.

Я кивнула и бросила взгляд на часы:

– Мы можем провести некоторое время в Лиможе?

– Нет. Я обещал месье Жерару вернуться в замок к пяти. Если мадемуазель хочет немного размять ноги, в кафе есть комната отдыха.

Я кивнула и вышла из машины. Ночной воздух имел особый привкус. На фоне черного неба тюрьма казалась огромной. Одинокая лампа освещала стальные решетчатые створки ворот в массивной каменной стене. Я невольно поежилась. Альбер, вероятно, был одним из маки, героев Сопротивления. Может быть, именно здесь его так изуродовали?

Когда я вернулась, Альбер ждал у машины. Служитель бензоколонки отправился досыпать в свою кровать.

– Альбер, вы не поможете мне с цыпленком?

Его губы вновь скривились – это означало улыбку.

– Я уже поел, мадемуазель, когда хозяйка готовила вам кофе. Небо чистое, и взошла полная луна, так что после Лиможа вы сможете увидеть Массив, когда мы поедем в сторону Пюи-де-Дом и Мон-Дор. В Тюли мы повернем на юг к Орийяку и Шаранте. Дальше дорога будет ровной и свободной, мы сможем ехать быстрее.

Я кивнула:

– Тогда я поем в пути.

Через город Лимож Альбер ехал осторожно, и мне нечего было беспокоиться, что я пролью кофе, оказавшийся отличным на вкус. Цыпленок тоже был приготовлен на славу. Я все-таки настояла, чтобы Альбер тоже поел. Он жевал с аппетитом, продолжая править одной рукой и осторожно бросая кости в окно. Я закурила сигарету, вновь накинув на себя плед.

На юго-востоке над пиком горы поднималась полная луна, и я смогла разглядеть жерло потухшего вулкана, ясно вырисовывавшееся на фоне неба. Я улыбнулась, вспомнив яркие описания пейзажей Оверни, данные моим дедом.

Массив был вулканическим, и здесь находилось много пиков, подобных тому, который только что показала мне луна. Дед часто рассказывал об известняках Шатеньере, но никогда не считал эту местность заброшенной. Она была для него сказочно прекрасной. Пристально глядя вперед, я размышляла, не относились ли мой дед и его брат Жан-Поль к тем фермерам, которые истощили плодородные почвы, как сказал Альбер.

Вскоре Лимож остался позади, и шофер молча ссутулился за рулем, полностью сосредоточившись на дороге. Машина то карабкалась на склон, то катила вниз. Сейчас она стремительно летела к очередной вершине, и поток встречного воздуха свидетельствовал о большой скорости. Шины жалобно взвизгнули на повороте, и мы вновь устремились вниз. Я выпрямилась и наклонилась вперед, чтобы посмотреть на спидометр. От того, что я на нем увидела, закружилась голова, и я судорожно вцепилась в сиденье. Желтая стрелка на табло высвечивала цифру "120". Вспомнив, что спидометр показывает скорость в километрах, а не в милях, я немного успокоилась. Но семьдесят пять миль в час – это тоже довольно быстро.

Внезапно, как будто почувствовав мой интерес, Альбер сказал:

– Через несколько километров мы повернем на запад, к Бриву. Чтобы добраться до Орийяка, нам надо будет проехать через Тюли.

– Вы отлично водите, Альбер.

Я услышала хриплое хихиканье.

– Еще бы! В былые времена мне приходилось ездить гораздо быстрее, чем сейчас, да на таких машинах, в которые вы бы никогда не сели. Теперь вы бы не поехали на такой. И все же лучше было погибнуть в дорожной аварии, чем умереть в руках гестаповцев.

– Вы возили моего дядю Мориса?

– Нет. Но я, конечно, знал о нем. Кто не знал? Мы с ним познакомились в застенках гестапо в Берлине. Они бросили его в мою камеру, где я ждал казни. Он был так болен, так близок к смерти, что ничего для него уже не имело значения. Но они почему-то медлили, слишком долго медлили. Я не мог понять почему. Всех остальных расстреляли. Многих. Но дни фрицев были уже сочтены – пришли русские. Гитлер умер в своем бункере, а мы были все еще живы. Вожди гестапо ушли в подполье, а нас освободили русские. Я остался с месье Морисом. Лечил его, ухаживал за ним, приехал с ним в Шатеньере. У меня никого больше не осталось. Когда-то у меня были жена и ребенок, но, когда меня схватили, жену тоже арестовали. Они отправили ее в войска, сделали армейской проституткой для немецких солдат. Она попыталась бежать, и ее застрелили.

– Это так трудно сейчас себе представить... – Я содрогнулась. – А ребенок?

– Девочка. Ей было тогда два годика. По ошибке ее отправили в Дахау, как еврейского ребенка. Она погибла там.

Воспоминания заставили его замолчать. Я тоже притихла. Луна поднялась выше, и в ее свете горы казались фиолетовыми, как и тени в долинах. "Мерседес" продолжал мчаться вперед, то поднимаясь на гребни гор, то устремляясь вниз. Склоны внезапно стали казаться угрожающими, а долины внизу – бездной, в которой затаились чудовища. Прошло более двадцати лет, а война еще не забыта здесь... И это совсем не соответствовало тем героическим картинам, которые рисовал мой дед в своем воображении. Уныло глядя на мелькавшие мимо горы, я стала размышлять, как война повлияла на дядю Мориса.

Вскоре мы промчались через спавший Тюли и повернули на юг. Впереди дремал Орийяк, город с двадцатью тысячами жителей. Проехав и его, мы вновь прибавили скорость.

– Шатеньере, – пробормотал Альбер, все еще погруженный в воспоминания.

Угнетающая тьма, казалось, окутала нас со всех сторон. Дорога теперь стала не такой гладкой, как прежде, но была все еще довольно ровной. Олень, напуганный светом фар, выпрыгнул на обочину и с треском промчался через подлесок.

От долгого спуска у меня заложило уши, но вскоре мы снова начали подъем. Я потеряла чувство времени и пространства, невозмутимый Альбер мрачной громадой склонился над рулем. Внизу, на Ростове я увидела призрачный свет.