Двойная рокировка - Ной Чарни Страница 4

Не знаю, — произнесла Делакло, закуривая следующую сигарету. — Конечно, они не дадут мне провести исследование и не разрешат посмотреть на документы. Мне известна только половина указанных в каталоге владельцев. Остальные вызывают сомнение. Сначала я подумала, что это недоразумение. Список владельцев относится к какой-то другой картине Малевича, а на фотографии ошибочно указана наша. Но Джеффри уверил меня, что никакой ошибки нет и эта картина находится сейчас на его столе… Ну, мы можем через суд заставить их отказаться от торгов, но только в том случае, если будет доказано, что картина украдена…

Делакло приготовила следующую сигарету.

— Нынешний владелец, имя которого «Кристи», как обычно, держит в строжайшем секрете, конечно, будет не в восторге, если окажется, что его Малевич фальшивый, поскольку потеряет на этом кучу денег. А если он преступник и знает, что впаривает подделку, то тем более не заинтересован в разоблачении, правильно? А покупатели сейчас предпочитают — хотя и не признаются в этом — пребывать в счастливом неведении относительно подделок, чтобы на рынке было как можно больше Малевичей, которыми они могли бы украшать стены и заодно тешить свое тщеславие. Появление на рынке нового Малевича — достаточно значительное событие, и если он вдруг лопнет как мыльный пузырь, богачи будут страшно разочарованы. Таким образом, «Кристи» лишится репутации и комиссионных, владелец картины останется с дешевым куском холста, а покупатели — с разбитым сердцем. Ничего удивительного, что «Кристи» не хочет разоблачения…

Можно предположить, что у них достаточно опытный эксперт, который тщательно все проверил. Но он не знаток Малевича, а специалист по искусству двадцатого века. А значит, знает все и обо всех. А такая экспертиза довольно специфична. Но вы правы… Он мог, например, провести рентгеновский анализ. Это первое, что приходит на ум в таких случаях. Но такие исследования довольно дороги, а вера у нас ценится выше фактов. Владелец вряд ли захочет потратиться на это без каких-либо особых причин. А уж «Кристи» тем более. Конечно, такой причиной вполне может стать наше заявление, но у «Кристи» есть еще один весомый довод против подобной проверки — список владельцев…

Ведь копать начинают, только если список отсутствует или вызывает сомнения. В данном случае он безупречен. Этот эксперт работает в «Кристи» главным куратором русской и восточноевропейской живописи. Следовательно, именно он отвечает за предстоящие торги. В каталоге сто два лота, и все должны быть проверены, оценены и описаны. После того как список владельцев подтвердится, в сторону лота уже никто не взглянет. Дело закрыто, malheureusement… [9]

О нет. Не думаю, что нам следует публично выступать с обвинениями. Это лишь подогреет интерес к картине. Покупатели безгранично доверяют экспертам «Кристи». Большинство из них не разбираются в тонкостях и всегда рады купить известное имя, которым могут прихвастнуть у себя в Хэмптоне или Сен-Тропезе. Музеи более осторожны, но там тоже жаждут знаменитостей. Они предпочитают иметь горсточку признанных шедевров, а не завешивать залы картинами никому не известных художников, даже вполне первоклассных. Народ толпами валит на выставки, где экспонируется какое-нибудь известное полотно типа «Матери» Уистлера, и весьма неохотно посещает музеи с картинами Кузнецова, Татлина, Малевича, Кандинского и Чашника, где есть риск натолкнуться на нечто принципиально новое. Нет, музеи хотят великих художников, чтобы помещать их картины на свои сувенирные кружки и галстуки.

Наше вмешательство вызовет толки, которые только привлекут к торгам лишнее внимание. Это усугубит ситуацию и увеличит прибыль «Кристи» и анонимного продавца. Да, совершенно верно… Все, что мы можем сделать, — это ждать и следить за развитием событий. Они, в конце концов, сами нарвутся. Если мы сейчас подключим полицию, то рискуем спугнуть мошенника, а «Кристи» просто спрячет голову под крыло. Я поеду на аукцион и посмотрю, кто купит картину: если музей, то все будет на виду, а если частное лицо, предпочитающее остаться неизвестным, то я хотя бы узнаю, кто его представитель. Иначе и картина и покупатель просто исчезнут с нашего радара.

Делакло откинулась на спинку стула. Ей еще предстояло разобрать сегодняшнюю почту. Телефонный звонок оторвал ее от этой ежедневной работы. Помимо надзора за картинами, принадлежащими «Обществу Малевича», в ее обязанности входила экспертиза. Восьмидесятилетний старик из Минска утверждал, что у него имеется письмо Малевича к Владимиру Татлину, а некто из Лиона хотел удостовериться в подлинности рисунка, приписываемого Малевичу.

Делакло почувствовала усталость и рассеянно оглядела кабинет: репродукции в рамках; дипломы; черно-белая фотография ее матери с новорожденной дочерью на руках; вымпел бейсбольной команды «Бостон ред сокс»; офорт Уистлера, на котором старые моряки пируют в таверне; кофейные чашки; открытка с ночным видом Бостонской гавани; серебряная зажигалка «Зиппо» на столе. Она бросила взгляд на узкое окно: переплетение городских улиц медленно заливало лазурное море сумерек, чуть волнуемое вечерним бризом. «Хорошо, что „Общество Малевича“ находится не в России», — подумала Делакло.

Она сложила разбросанные по столу бумаги, убедилась, что все ручки, торчащие из кофейной чашки, стоят пишущей частью вниз, и защелкнула портфель. Господи, еще только понедельник. Закрыв дверь кабинета, она сбежала по винтовой лестнице.

Все сотрудники уже ушли. Делакло спустилась в подвал. Она любила оставаться наедине со своими подопечными картинами. Они не могли поблагодарить ее за внимание, но она этого и не ждала. Набрав код на двери, Делакло вставила в замок ключ. Послышался щелчок, и дверь отворилась.

Весь подвал от пола до потолка заполняли ряды металлических решеток, установленных на ролики. Расстояние между ними не превышало метра. Слева находились широкие стеллажи, заставленные коробками, в которых хранились рисунки, акварели и письма.

Делакло прошла в конец хранилища и выдвинула самую последнюю решетку, с обеих сторон которой висели картины Малевича. Она обошла ее кругом, читая подписи под картинами. Но где же «Белое на белом»? Тревожно взглянув на полотна, она застыла на месте.

Картина исчезла.

Инспектор Жан-Жак Бизо доедал второй десяток устриц, когда зазвонил его мобильник, зажатый между большим животом и поясом из зеленоватой кожи аллигатора.

— L'enfer, e'est les huitres, [10]— сказал он, отправляя в рот очередного скользкого моллюска.

— Будем надеяться, что нет, — отозвался его сотрапезник Жан-Поль Легорже. — «Устричное дело» семьдесят пятого года сейчас уже забылось. Вряд ли того водопроводчика реанимируют.

Инспектор Бизо почувствовал некую вибрацию в области чресел только после третьей серии звонков. Однако приписал это возбуждающему действию поглощаемых им моллюсков.

«Все идет по плану», — подумал он, предвкушая любовное свидание с Моникой (или с Мюриэль?), которая ждала его в девять вечера. Но когда официант поставил перед Жан-Жаком тарелку со спаржей, этим поистине Божьим даром, посланным с небес, чтобы разжечь его либидо, телефон зазвонил снова.