Девочка в стекле - Джеффри Форд Страница 4

— Ошибки лежат в основе всего, — сказал я.

Он кивнул:

— Вот это-то и прекрасно.

— Но ты никогда не совершаешь ошибок.

— В том, что касается работы, я стараюсь не ошибаться. Но можешь мне поверить: и я совершал ошибки — жуткие, ужасающие ляпы.

— Например?

Шелл помолчал несколько секунд.

— Я позволил моему прошлому определить мое будущее, — сказал он.

— Не могу себе представить, что ты занят каким-то другим делом.

— Может быть. Но я определенно могу себе представить, что ты занимаешься чем-то другим. Ты же не хочешь до конца своих дней оставаться Онду. Эта репатриационная хренотень закончится ведь когда-нибудь. Экономика воспрянет. Я хочу, чтобы к девятнадцати годам ты учился в колледже.

— Что касается документов, то меня просто не существует. У меня нет прошлого. Я вне закона.

Мои знания — намного превосходящие те, что дают в обычной школе, — были почерпнуты у нескольких великолепных частных преподавателей, которым Шелл заплатил целое состояние.

— Документы предоставь мне, — сказал он. — Это можно устроить.

— А если я захочу по-прежнему работать на сеансах вместе с тобой и Антонием?

Он помотал головой, но ничего не сказал. Через несколько минут мы свернули на частную подъездную дорогу. Она вилась угрем с полмили и наконец закончилась у охраняемых ворот. К машине подошел человек в форме. Шелл опустил стекло и назвал свое имя.

— Нас ждет мистер Паркс, — сказал он.

Охранник кивнул, и мы поехали дальше — к громадному дому с башнями как у замка.

Мы припарковались на «ватрушке», и, прежде чем выйти из машины, Шелл прикоснулся к моему плечу со словами:

— Пора сделать мистический вид.

Мы медленно, след в след, пошли к входу. Поднявшись по длинному пролету мраморной лестницы, увидели, как открывается дверь и из нее выходит человек в одежде дворецкого.

Я привык к роскоши домов, которые мы посещали, но и среди них имение Паркса выделялось. Мы с Антонием провели некоторые изыскания и выяснили, что деньги владельцу оставил отец, который вкладывался в строительство железных и шоссейных дорог, а во время Великой войны увеличил свой капитал, производя боеприпасы и продавая их обеим сторонам. Жена Паркса недавно умерла от туберкулеза в санатории.

Самого Паркса — тучного человека с редеющими рыжеватыми волосами — мы увидели в гостиной, на противоположной от входа стороне дома. Из большого окна, занимавшего немалую часть стены, открывался вид на Лонг-Айлендский пролив. Он сидел, одетый в белый костюм, в мягком, похожем на трон кресле и курил сигарету, вставленную в необыкновенно длинный мундштук. Вряд ли он был многим старше Шелла — где-то за сорок.

— Мистер Шелл, — сказал он, увидев нас, и поднялся, чтобы пожать руку боссу. Он повернулся ко мне и кивнул, но руки не протянул.

— Это, — сказал Шелл, кивая в мою сторону, — мой помощник. Его зовут Онду, и он уроженец Индии. Обладает удивительными мистическими способностями. Начав работать с ним, я обнаружил, что каналы, по которым усопшие приходят с другой стороны, в его присутствии становятся значительно чище.

Паркс кивнул и уселся на прежнее место.

— Я чувствую здесь присутствие духов, — объявил я, садясь на один из стульев, стоящих перед его креслом.

— На основании предварительных эфирных ощущений позвольте предположить, что вы ищете контакта с умершей женщиной, — сказал Шелл.

Глаза Паркса расширились, и он улыбнулся безрадостной улыбкой:

— Превосходно.

— Видимо, вы сильно тоскуете по ней.

Паркс погасил сигарету в большой серебряной пепельнице, имевшей форму спящего кота, потом кивнул, и его глаза тут же наполнились слезами.

— Да, — сказал он надтреснутым голосом.

— Ваша жена… — начал было Шелл, но Паркс тут же оборвал его:

— Моя мать…

Паркс даже не успел заметить осечки Шелла, как тот продолжил:

— Так вот, как я и говорю, ваша жена, безусловно, предмет вашей горькой скорби, но я знал, что поговорить вы хотите именно с вашей матерью.

— Не буду вам лгать, мистер Шелл. Вы снова правы. Я тоскую по моей матери. Когда она была жива, я каждый день по часу просиживал рядом с ней, рассказывал ей о том, как идет бизнес, делился новостями, перипетиями моей семейной жизни. Хотя ее нет вот уже десяток лет, я после крупных сделок часто думаю: «Вот сейчас приду домой и расскажу матушке».

— Я вас понимаю, — сказал Шелл.

— Матери — это молоко вселенной, — добавил я, прикидывая, что за отношения существовали между Парксом и его женой.

— Может, это нелепо для мужчины моего возраста, — продолжил Паркс, — но я ничего не могу поделать со своими чувствами.

Тут голос его осекся, он опустил голову и поднял руку, чтобы закрыть лицо.

Я посмотрел на Шелла. Тот глазами показал мне, что надо взглянуть на стену. В комнате было три картины — мадонна с младенцем, младенец, стоящий на морском берегу, и поезд. Комната была выдержана в красных, желтых и синих тонах.

Мой анализ обиталища Паркса вот-вот должен был завершиться психологическим открытием, но в этот момент в комнату вошла молодая — не старше меня — девушка с подносом. На нем стояли кувшин лимонада и три стакана со льдом.

— Вы будете пить сейчас, мистер Паркс? — спросила она.

Он протер глаза.

— Да, Исабель.

Я снова посмотрел на нее и почему-то тут же догадался, что она мексиканка. В тот же момент девушка обвела меня взглядом, и по едва заметному движению ее груди, по чуть дрогнувшим в улыбке кончикам губ я понял, что она меня раскусила. Я посмотрел на Шелла, а он — на меня. Он провел пальцем по тонким усикам — условный сигнал: «Сохраняй спокойствие».

Исабель налила стакан лимонада и подала Парксу. Потом налила Шеллу. Протягивая стакан мне, она непринужденно повернулась спиной к хозяину, наклонилась ко мне и, посмотрев на мой тюрбан, прошептала: «Ме encanta tu sombrero». [8]Я хотел было улыбнуться ей — такая она была хорошенькая, с длинной черной косой и большими карими глазами. В то же время от смущения я готов был забраться под стул, но даже глазом не моргнул, исполняя свою роль индийца. Выпрямившись, Исабель подмигнула мне.