Еще жива - Алекс Адамс Страница 4

— Лиза уходит со мной.

Он невнятно бормочет и глотает, вперив в меня свои крохотные глазки — две изюмины, глубоко вдавленные в сдобное тесто.

— Она остается.

— Это не подлежит обсуждению.

Его грузное тело поднимается со стула, предвещая надвигающуюся бурю.

— Мы — ее семья.

Все это не сулит мне ничего хорошего. Холодное пятно на моем затылке разрастается, пока все тело не охватывает озноб. На что я надеялась? Он значительно крупнее меня. Болезненно ожиревший и медлительный, этот мужчина настолько огромен, что его массы хватит на то, чтобы раздавить меня, навалившись сверху.

Мы стоим, пристально глядя друг на друга. Если бы мы были собаками, впечатленные габаритами игроки ставили бы на него.

Пронзительный вопль разрывает неестественный покой. Там, наверху, Лиза. Я на секунду отключаюсь, вслушиваясь в оглушающую тишину, которая всегда следует за громким криком.

Толстяк бросается на меня. У Лизы проблемы, но и у меня сейчас тоже.

Я уворачиваюсь влево, затем вправо. Он, словно испытываемый в краш-тесте автомобиль, налетает на стену, вокруг его тела белым облаком клубится пыль от штукатурки. Всего мгновение уходит на то, чтобы прийти в себя. Он трясет головой, отгоняя болезненный туман, и вновь кидается на меня.

Мне опять удается уклониться. Теперь мы уперлись друг в друга взглядами через стол. Между нами всего лишь несколько футов. [5]Поблизости ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Лиза — аккуратная хозяйка, хотя это и не ее дом (для них фермерская усадьба — всего лишь случайное пристанище, как и для меня), и все находится на своих местах.

Снова крик. На этот раз он парит, как пушок одуванчика.

Мое сердце бешено колотится в клетке ребер. Отец Лизы наверху, и я догадываюсь, что там сейчас происходит.

— Я пойду к ней, — говорю я. — И если ты попытаешься остановить меня, ты покойник.

Он хохочет, тряся жирными щеками и подбородком.

— Когда он трахнет ее, мы по очереди трахнем тебя, сука.

— Удивительно, что вы до сих пор не попытались этого сделать.

Он поднял ладони.

— Ну что тебе на это сказать, девочка? Мы ведь агнцы, а не козлы.

Теперь моя очередь засмеяться, только мой смех горче и злее.

— Что такого, черт возьми, смешного? Скажи и мне, сука, я тоже посмеюсь.

Я потихоньку продвигаюсь вдоль стола к открытой двери, где находится стойка для зонтиков. Они уже не в состоянии уберечь тело от дождя, но заостренным концом по-прежнему можно легко выколоть глаз.

— А я тебе никогда не рассказывала, чем я зарабатывала себе на жизнь до того, как все это началось?

Он мычит и двигается параллельно с другой стороны стола, пока мы оба не подходим к его краю.

— Что-то связанное с лабораторными крысами.

Я киваю. Что-то вроде этого.

— Мне приходилось поднимать много тяжестей, так что я довольно сильна для худой женщины. А что ты делал, кроме переключения передач в своем грузовике и опрокидывания в себя по нескольку кружек пива?

Сейчас в моем теле осталось меньше сил, чем было до того, как настал конец света, но мой инстинкт самосохранения возместил мне их недостаток. Я бросаюсь к стойке, однако просчитываюсь: его руки длиннее моих, так что он успевает схватить толстыми пальцами мой хвост. Дернув за волосы, он притягивает меня к себе, пока его раздувшееся от гамбургеров брюхо не упирается мне в спину. Моя шея оказывается захваченной в треугольник между его грудью и согнутой в локте рукой.

Обычно, мечтая о прошлом, я вспоминаю ресторанчики, где изо дня в день подавали одни и те же блюда. И еще я представляю, как это — ощущать себя сухой или чувствовать покалывание в коже, когда долго стоишь под очень горячим душем. Высокие каблуки. Металлические четырехдюймовые [6]шпильки. Ступни моего захватчика в одних носках, и мне не стоило бы большого труда вогнать ему свое женское оружие прямо между костями плюсны.

Но сейчас мои ноги обуты в ботинки на толстой, удобной для ходьбы подошве, а в толстяке больше шести футов роста, и мне придется сильно извернуться, чтобы отдавить каблуками его пальцы. Однако и этого было бы слишком мало.

— Я победил, — говорит он.

Пожалуй, он прав, но игра еще не окончена. На карту поставлено кое-что большее, чем я.

— Когда ты в последний раз видел свой собственный член?

Мой голос становится все более сдавленным по мере того, как его рука сильнее сжимает мне горло. Он тянет меня еще выше, прижимая к себе. Мои пятки отрываются от пола. Резина подошвы скрипит на плитках, когда я болтаю ногами, пытаясь нащупать под ними опору.

— Ты еще можешь держать его, когда отливаешь, или мочишься сидя, как женщина?

— Узнаешь, когда я тебе всуну.

— Да ну! У таких толстяков, как ты, не встает.

Тьма заволакивает мой взор. Еще только утро, но для меня свет стремительно меркнет. Рыдания Лизы теперь раздаются между ее криками.

В нем больше силы, чем казалось поначалу. Под жиром скрывается крепкая мускулатура — хорошая маскировка. Мои ноги повисают в воздухе.

На то, что произошло далее, понадобилось одно мгновение.

Опустив подбородок, я вонзаю зубы в его предплечье. Резцы рассекают ткани и упираются в кость. Затем я поджимаю колени вверх и, когда он отпускает меня, извергая из себя утробный рев, валюсь мешком и бью подошвами ботинок его ступни. Судорожно хватая воздух, я падаю вперед на колени. От удара жгучая боль пронзает голени. Мой противник приходит в себя и отдавленной ногой бьет меня в зад. Во рту разливается привкус теплой меди. Я кое-как поднимаюсь и бросаюсь в сторону, прикрывая рукой живот.

Никаких других мыслей, кроме как о выживании, в голове нет, пока я приближаюсь к стулу. Он оказывается легче, чем я думала, глядя на его потемневшее дерево. А может, и нет. В критическую минуту человеческое тело обретает удивительные способности. Я знаю это, потому что об этом говорила ведущая передачи «Это невероятно!» Кэйти Ли Кросби, у которой при этом было такое лицо, что восьмилетний ребенок не мог не поверить.

На моих кулаках белеют костяшки, когда я с силой сжимаю пальцы на спинке стула. Он англичанин, следовательно, мало что понимает в специфике моего национального спорта. Этот стул — моя бита, а его голова — мяч. Смертельный бейсбол.

Он идет на меня, и я, размахнувшись, бью. Раздается звонкий хруст ломающихся костей. Брызги крови заляпывают мне лицо и футболку: сладкий сон комара. Выбитые зубы сыплются из его перекошенного рта, и он валится на пол. Гора мяса, побежденная женщиной с помощью стула. Он выскальзывает из моих рук, когда я, пошатываясь, выхожу в холл и направляюсь по лестнице наверх.