Очарованный кровью - Дин Кунц Страница 4

— Но он что-то задумал, — продолжала рассказывать Кот, по-прежнему не открывая глаз и с нарастающим ужасом следя за тем, как перед ее мысленным взором, словно в кино, разворачиваются одна за другой страшные картины прошлого. — К тому же большую часть времени сожитель матери находился под кайфом. Возможно, в тот день он тоже нанюхался кокаина, не знаю… Вернее, не помню. Я, во всяком случае, почти не видела его трезвым. Они — я имею в виду и свою мать тоже — постоянно пили, и в ледяном охладителе было полно водки и грейпфрутового сока. Старушка в «мерседесе» действительно ехала довольно медленно, и Вульц завелся. Он никогда не отличался рациональным мышлением, а теперь просто взбесился. Он мог преспокойно обогнать «мерседес», но этого ему казалось мало. То, что эта женщина едет с такой скоростью на абсолютно пустом шоссе, подействовало на него как красная тряпка на быка. И он был пьян. Когда что-то сердило его, Вульц поступал так, что… На него и смотреть-то становилось страшно: глаза наливались кровью, на шее вздувались вены, а желваки на скулах торчали что твои яблоки. Ни один человек не умел приходить в такое бешенство, как Джим Вульц. От ярости он не помнил себя, но эти приступы приводили мою мать в восторг. Всегда. И поэтому она всегда начинала поддразнивать его, чтобы завести еще больше. Так было и в тот раз. Я сидела на заднем сиденье и молилась, чтобы она перестала, и чтобы все обошлось, но она продолжала подначивать его.

Некоторое время Вульц держался за «мерседесом» почти вплотную, гудел и мигал фарами, стараясь заставить старуху ехать быстрее. Несколько раз он наподдал их машину бампером своего «кадиллака», да так, что железо заскрежетало о железо. В конце концов, он так напугал женщину, что она принялась метаться из стороны в сторону, боясь ехать быстрее, пока это чудовище будет следовать за ней по пятам, и боясь свернуть на обочину и пропустить нас вперед.

— Разумеется, — добавила Котай, — в последнем случае Вульц ни за что не проехал бы мимо и не оставил ее в покое. К этому времени он окончательно вышел из себя. Если бы она остановилась, он бы тоже остановился, и все это кончилось бы плохо. Впрочем, все и так кончилось хуже некуда…

Несколько раз Вульц подъезжал к «мерседесу» почти вплотную и отжимал его на встречную полосу, он выкрикивал грязные ругательства и грозил кулаком пожилым супругам, которые поначалу пытались не обращать на него внимание, но потом, словно загипнотизированные, отвечали ему испуганными взглядами. Он мог уже сотню раз обогнать их, предоставив «мерседесу» пробираться сквозь облако пыли, поднятое его «кадиллаком», однако Вульц снова и снова возвращался назад, чтобы еще раз ударить бампером о бампер. Для него, одурманенного наркотиком и алкоголем, это было не игрой, а серьезным делом, всю важность и значение которого не мог бы постичь здравомыслящий, трезвый человек. Для Энне, матери Котай, это было всего лишь захватывающим приключением, и именно она, стремясь к новым острым ощущениям, сказала: «Почему бы тебе не проверить, как она умеет водить машину?» — «Проверить!?» — взревел Вульц. — Я и без всяких проверок вижу, что эта старая сука сидит за баранкой второй раз в жизни!»

И он снова нагнал «мерседес», уравняв скорости обеих машин.

Энне сказала: «Давай посмотрим, сумеет ли она удержаться на дороге. Я это имела в виду. Пусть пропотеет как следует!»

Для Лауры Котай пояснила, что параллельно шоссе проходил дренажный канал, которые часто встречаются вдоль флоридских дорог.

— Мне представляется, что он был не слишком глубокий, но и не такой, чтобы курица вброд перешла. «Кадиллак» Вульца совсем прижал «мерседес» к обочине, и женщине за рулем оставалось только ответить ударом на удар или нажать на газ — так, чтобы стрелка спидометра уперлась в ограничительный столбик, — и уносить ноги. Нет никаких сомнений, что их «мерседес» сумел бы уйти от «кадиллака», но женщина была слишком стара или слишком испугана, а может быть, она никогда не встречалась с такими, как Вульц. Наверное, она просто не понимала, что он за тип и как далеко может зайти, ведь ни она, ни ее муж ничего ему не сделали. Словом, он столкнул ее с дороги, и «мерседес» покатился прямо в канал…

Вульц остановился, потом дал задний ход и вернулся к тому самому месту, где быстро погружалась в воду вторая машина. Он и Энне вышли на дорогу, чтобы полюбоваться делом своих рук, а мать Кот настояла, чтобы ее дочь тоже смотрела.

«Иди скорее, цыпленочек, ведь ты же не хочешь пропустить это, правда? Ты на всю жизнь запомнишь это приключение».

«Мерседес» лежал на правом боку на заиленном дне канала, и они, стоя на шоссе и вдыхая влажный, полный болотистых испарений вечерний воздух, видели под водой окошко с водительской стороны. Тучи москитов набросились на них с кровожадным гудением, но на этих насекомых никто не обращал внимания — настолько сильно все трое были поглощены открывшимся им зрелищем.

— Стояли сумерки, — рассказывала Котай Лауре, облекая в слова образы, которые проносились на экране ее опущенных век. — Фары ««мерседеса» продолжали светить даже после того, как он ушел под воду, и в салоне тоже горел свет. Наверняка у них стоял и кондиционер, потому что все окна оказались закрытыми, а когда машина полетела под откос, ни одно не разбилось и даже не треснуло. Мы прекрасно видели все, что делалось внутри машины, потому что ее покрывало всего лишь несколько дюймов воды. Мужчины не было — должно быть, он потерял сознание, когда «мерседес» летел с горы, — но женщина… Она прижалась лицом к окну. Салон заливало водой, но наверху, у стекла, еще оставался пузырь воздуха, и она из последних сил тянулась туда, чтобы дышать. А мы стояли наверху и смотрели. Вульц мог бы помочь ей, моя мать могла помочь, но они просто стояли и смотрели. Дверь, наверное, заклинило, а открыть окно женщина не сумела. Должно быть, она растерялась или испугалась сверх меры.

Котай пыталась отвернуться, но мать удержала ее и быстро заговорила. Слова вырывались из ее рта вместе с запахом водочного перегара и кислого грейпфрутового сока: «Мы — не такие, как все, крошка. Никакие правила нас не касаются. Ты никогда не поймешь, что такое настоящая свобода, если не станешь смотреть!»

Тогда Котай закрыла глаза, но все равно продолжала слышать отчаянные крики старой женщины, которая задыхалась в ушедшей под воду машине. Впрочем, крики становились все глуше.

— Ее крики становились все слабей и слабей… и наконец она замолчала, — продолжала рассказывать Котай. — Когда я открыла глаза, сумерки уже сгустились, и наступила настоящая ночь. В «мерседесе» все еще горел свет, и эта женщина все прижималась лицом к стеклу, но ночной ветер взрябил воду канала и ее черты расплылись. Я поняла, что она мертва. И она, и ее муж. Тогда я заплакала, и Вульцу это очень не понравилось. Он даже пригрозил, что засунет меня к ним в «мерседес», а мать заставила меня выпить водки с соком. Мне было только семь, и всю дорогу до Ки-Уэста я провалялась на заднем сиденье, оглушенная спиртным. От водки я опьянела, и еще меня немного тошнило, но я все равно продолжала плакать — тихонечко, чтобы Вульц не услышал и не рассердился опять. Потом я заснула.

В салоне «мустанга» Лауры не раздавалось никаких звуков кроме негромкого рокота двигателя и шуршания колес по асфальту.