Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко Страница 38

— Двойной эспрессо.

— С ее-то сердцем? Отчаянная женщина! Смельчага! Всем бы так!

Тхан смотрит на меня с удивлением, но я улыбаюсь ему лучезарнейшей из всех своих улыбок и бегом направляюсь к шведке. Подкравшись сзади, осторожно прикрываю ее глаза руками. Старушка приятно удивлена, даже растрогана вниманием.

— Кто там? — улыбается она.

Я наклоняюсь и неожиданно для самой себя целую ее в лоб. Кожа ее уже давно отстает от кости и висит сама по себе, подчиняясь силе земного притяжения. Когда-нибудь у меня на лбу будет такая же, и это нормально, это даже хорошо, значит мир еще не сошел окончательно с ума, есть какие-то законы, соблюдается заведенный природой порядок. Сегодня я согласна на все: на старость, на жару, на тучи, на тайскую стряпню Май и Ну, на глутамат или как там он правильно называется?..

— Милочка! Ты вся просто светишься! Что с тобой случилось? — Ингрид отстранилась и смотрит на меня в изумлении.

Я таинственно улыбаюсь. Я знаю тайну, которую не знает больше никто на этой планете! Меня распирает от счастья, от желания поделиться с кем-нибудь, мне даже кажется, что еще немного и у меня лопнут внутренности, но я нахожу в себе силы равнодушно пожать плечами.

— Ничего особенного. Просто хорошее утро.

Не снимая сарафана, я забираюсь в шезлонг и вытягиваю ноги — похудевшие на острове, будто бы высохшие от солнца, загорелые дочерна. Я рассматриваю их с удивлением, словно видя впервые, потом с удовольствием шевелю пальцами. Из-за того, что последние месяцы я не ношу закрытой обуви, они распрямились и теперь забавно торчат в стороны. Я давно не пытаюсь делать педикюра, так же как перестала пользоваться и косметикой — на острове все это не имеет никакого значения. Я знаю, что и так выгляжу лучше, чем когда бы то ни было.

Ингрид смотрит с подозрением. Не верит. И правильно делает.

— Ингрид, вы замечали ночами одну самую яркую звезду над нашим пляжем? Не знаете, как она называется?

— Самая яркая и крупная? Разумеется, знаю. Это Венера.

Улыбка опять размазывается у меня по лицу.

— Точно Венера?

— Абсолютно точно. А почему ты спрашиваешь?

— Да так. Ни почему…

Кофе нам приносит Лучано лично. Подкатывается вразвалку, обтянутое идеально белоснежной рубашкой брюхо очень по-итальянски — уютно, с аппетитом — нависает над ресторанным передником, на лбу посверкивают капельки пота.

— Привет, девчонки! Ну и парит сегодня! Опять будет жарища.

Мы послушно поднимаем глаза на небо. Сквозь еще не рассеявшуюся утреннюю дымку заспанным пятном проступает ослепляющий солнечный диск.

— Да уж. На пляже сегодня лучше не находиться, — кивает Ингрид. — Я, пожалуй, поеду на двенадцатичасовой лодке в город, посмотрю себе каких-нибудь сарафанов, сандалий. Паола, не хочешь составить мне компанию?

— Что? — Моя голова отключена полностью, мне кажется, что звуки доходят до меня глухо и с запозданием, как через вату. — Шопинг? Какая тоска! Мне совершенно ничего не надо. Ничего не хочется. У меня все есть, что нужно человеку для счастья!

Мои собеседники недоуменно переглядываются.

— Ингрид, вы не находите, что Паола сегодня необычно хорошо выглядит? — говорит Лучано.

— Да, да. Я тоже заметила. Ладно, пойду собираться.

— Приходите вовремя, двенадцатичасовая сегодня будет переполнена, все туристы съезжают из-за вчерашнего убийства. Отель останется почти пустой. Вы-то хоть вернетесь? — грустно спрашивает итальянец.

— Ну мне-то чего бояться? Вот если кого следующего и ограбят, так это Паолу. У нее полный дом всякой всячины. Ничего ей не нужно в магазинах, видите ли, все у нее уже есть, — подкалывает меня слегка обидевшаяся на мой отказ старушка.

Я возмущаюсь:

— Типун вам всем на язык!

— Тьфу-тьфу-тьфу… — морщится Лучано. — Хотя… одной там на скале, девушке, в этом скрипучем доме, ночью… мне было бы не по себе, если честно.

Весь день я не покидаю площадки у дома. Мной овладевает редкая самодостаточность. Утром я не преувеличивала, у меня действительно появилось чувство, что мне абсолютно ничего не надо. Ни купаться, ни есть… мне всего хватает с избытком, и это «все» сосредоточено где-то в середине живота и воспринимается как сгусток приятного тепла, будто бы там что-то поселилось. Интересно, не так ли женщины ощущают беременность? Все самое важное находится внутри тебя, и внешние вещи перестают играть роль в твоей жизни. Я не могу оторваться от наблюдения, прислушивания к своим ощущениям, я тотально поглощена этим занятием, все остальное лишь отвлекает.

Май и Ну сегодня затеяли генеральную уборку дома. В неожиданном порыве я раздарила им половину своего гардероба, и теперь они доказывали свои благодарность и рвение: поднимали шум и грохот, наливали воду в тазы, двигали мебель, энергично шуровали везде швабрами. Готовить я им запретила. К тому же у меня совершенно нет аппетита. Я пододвинула стол к самому краю каменистой площадки, и море плескалось прямо подо мной, нагнись — можно рассмотреть мелких рыбешек, беспокойными стайками снующих у прибрежных скал. Открыв наугад какую-то книгу, я уставилась поверх нее на горизонт и весь день предавалась сладкой эйфории.

Я даже не заметила, когда ушли Май и Ну. Интересно, они подходили прощаться? Могла я этого не запомнить? Сегодняшний день остался у меня в памяти эскизами несвязанных никакой хронологией картинок. Например, я отчетливо помню, как в разгаре уборки встала и аккуратно, на бумажку, подняла с плиток террасы огромного усатого жука: девицы как раз собирались его раздавить, над бедолагой уже занесена была злая, обутая в розовую босоножку нога одной из них. Помню, мне резанули глаза какие-то золотистые звездочки и разноцветные цветочки, нарисованные на ее ногтях (вероятно, на создание такого шедевра уходит не один час?). Помню подумалось, что вот до чего доводит полнейшая пустота в жизни. Но вот подходили ли девчонки прощаться после уборки, напрочь не отложилось в моей голове.

Еще мне сегодня запомнилось потрясшее меня явление: на сероватом, с кристалликами соли камне, что лежит в метре от моего стола, откуда-то вдруг появилась совершенно сказочная птица — васильково-голубая, только черные бусины глаз и клюв желтый. Наклонив голову, она с интересом рассматривала меня: то поклюет что-то невидимое, попрыгает мелкими шажками, то опять замрет и заглядывает, кажется, прямо мне в глаза. Никогда в жизни я не видела ничего подобного. Она явилась мне как ангел, как потустороннее видение, как мистическое воплощение птицы счастья; — встань, возьми ее в руку, загадай желание и оно твое. На миг мне даже померещилось, что сейчас она откроет клюв и скажет что-то важное, и не как-нибудь, а самым обычным человеческим голосом. Но от моего движения она испугалась, скакнула в сторону, нелепо взмахнула крыльями, оглянулась и улетела. Я вспомнила Метерлинка: голубая птица всегда улетает, ее не поймать, и счастье ведет себя так же. Его не ухватить за крылья, не насыпать соли ему на хвост, о нем даже не принято разговаривать, это считается наивным, постыдным и неприличным. Говорить надо о бизнесе, семье, делах, проявляя в беседах положенное нашему времени неверие в чудеса.