Отель - Олег Андреев Страница 38

Им дали два номера в местной гостинице, причем приняли почему-то за итальянцев. Чарли с интересом наблюдала за манипуляциями Ахмата при переговорах с администрацией гостиницы. За время пребывания в стране американка многому научилась. Здесь она получала дополнительную информацию. Она не переставала удивляться и сложности, и легкости, с которой разрешались все возникающие вопросы, принимались решения. Казалось, что никакой логики в действиях обеих сторон не было, но на самом деле она присутствовала. Железная логика нищей российской глубинки. Здесь был ее центр, причина и следствие одновременно. Она присутствовала при всех переговорах чеченца, и здесь ей удалось узнать о России больше, чем она узнала в Москве. Здесь все было обнажено, откровенно и просто. Необходимо знать только имя и должность человека-начальника, от благосклонности которого зависело, жить в гостинице или не жить. Зато, если ты пришелся ко двору, никому не наступил на больную мозоль и правильно распределил количество и качество улыбок и баксов, комфорт и неназойливый сервис обеспечен. «Зеленые» открывали все двери.

Нельзя сказать, что Ахмат горел желанием впитывать в себя элементы славянской культуры. Но Чарли открыла одно из качеств любовника: он мог прослушать камерный концерт музыкантов местной филармонии и ни разу не зевнуть при этом.

Нищая страна обладала вкусом и желанием поделиться своими традициями, талантом, хлебосольством и всем, что имела в тайниках непонятной, размытой западными причиндалами культуры.

Ахмат выложил пятьсот долларов, и в два часа ночи в городе Владимире в одном из соборов для них пела капелла местного хора.

Именно тогда, в гостинице, лучшей в городе, Чарли пришла в голову мысль о том, что главная беда российского гостиничного сервиса состоит в наплевательском отношении персонала к самому себе. Им не принадлежала гостиница, им не принадлежало право на оказание услуг, им не принадлежало право раскрыть собственные возможности. И даже глубокий непрофессионализм в постановке туристического бизнеса с лихвой окупался доброжелательностью людей, их окружавших.

Все внутри Чарли кричало. Как бизнесмен, она видела громадные возможности по превращению этого захолустья в аттракцион с мировой славой. Даже местечковость при хорошей организации могла стать дополнительной статьей дохода, лицом грандиозного проекта. Едут же люди в джунгли, на вулканы, в пески пустынь, где заведомо нет того комфорта, который могут предложить развитые европейские страны. Почему же нельзя колорит российской глубинки поставить на службу бизнесу? Есть громадный слой людей, которые смирятся с неудобствами, а неудобства даже можно будет дозировать, создавая иллюзию патриархальности. Разумеется, придется вложить массу денег, но это окупится. Интерес к российскому медведю еще не совсем угас. Его можно подогреть.

В какой-то момент в Пайпс сыграла закваска бизнесмена. У нее голова закружилась от сознания того, что она может сделать. Может? Да. Но только в необозримо далеком будущем.

Как только Чарли поняла это, интерес к профессиональному устройству российского туристического бизнеса ушел на задний план. На первый вышли личные отношения с Ахматом.

Она, конечно, знала, что Ахмат имеет семью.

Конечно, такой мужчина не может остаться не замеченным женщинами.

Но она не знала, что называется, истории вопроса.

В далекой Чечне, еще когда отец работал там, сын начал позволять себе несвойственные его окружению поступки – начал много и бессистемно читать, утратил всякий интерес к жизни сверстников. Поэтому, когда переехали в Москву, Ахмат уже был совсем не провинциал.

И здесь оказалось, что именно отец сохранял все традиции рода. И чем дальше, тем ревностнее. Жену он решил найти сыну только чеченку. Он был уже болен, поэтому Ахмат не спорил, он вообще не любил спорить со старшими.

Отец специально уехал в Грозный и вскоре привез невесту.

Тихая, красивая, трудолюбивая, чадолюбивая.

Как и полагается, чеченка через девять месяцев родила мальчика. В семье был большой праздник.

И Ахмат стал жить так же, как жил его отец, отец его отца и многие другие. Бросить жену у него даже в мыслях не было. Это все равно что плюнуть в лицо отцу и всей семье. Больше того, семья брошенной женщины автоматически зачислила бы его в число своих врагов.

Часто он чувствовал, как она на него смотрит. А когда поворачивался, она опускала глаза.

В первый раз ему даже стало больно от пронзившей его жалости. От жалости к женщине, которая стоит сейчас, не зная, что делать с руками, куда спрятать глаза, что сказать.

В чем она-то виновата?

Ахмат сам не знал, что делать. Он ее не любил.

Он все рассказал Чарли на третий день бегства из Москвы, Честно говоря, она сама не смогла бы определить, что испытывает в данную минуту. Горечь? Радость?..

– У каждого свой скелет в шкафу. Одно могу сказать наверняка – я никогда не стану тебя удерживать, если захочешь вернуться к жене.

– А я и не уходил.

Сейчас она перелистывала путеводитель и за каждой глянцевой фотографией перед ней вставали отдельные эпизоды, самые счастливые, несмотря ни на что, дни пребывания в России.

Они стояли под сводами Рождественского собора в Суздальском кремле, и, хотя сама Чарли была протестанткой, убранство храма, сама атмосфера казались напитанными чем-то более материальным и осязаемым, нежели Святым Духом. Прямо над ними горела голубым и красным фреска «Шествие святых в рай». И здесь нанятый Ахматом экскурсовод что-то объяснял им, но оба они слушали и ничего не слышали.

Из собора вышли потрясенные увиденным.

– Знаешь, я никогда не была в православной церкви. Давай завтра останемся на службу? – попросила она. – У нас ведь еще есть время?..

– Это очень длительная процедура. Ты веришь в Бога?

– Раньше казалось, что верю. Теперь я верю, что у каждого из нас на плечах сидят ангелы. Один подсчитывает добрые дела, другой – плохие.

– Не поклоняйся ангелам, ибо они всего лишь слуги.

На следующий день Ахмат куда-то исчез, а когда вернулся, развернул бумагу и положил перед ней тускло отсвечивающую окладом икону.

– Семнадцатый век, – сообщил он.

Протестанты к церковной утвари, изображениям святых, облачениям священников относятся иначе, чем православные. Икона у них не символ, а произведение искусства, культурное наследие эпохи и народа. Да и православные только на Втором Никейском соборе приняли решение о канонизации изображения ангелов и святых на картинах. А произошло это для истории сравнительно недавно, в 787 году.

– Это очень дорогой подарок. Я не могу вывезти его из страны, – сказала она.

– А зачем вывозить? Русские повесили бы ее в правый угол…

С тех пор икона висела в суперсовременном офисе, выделяясь ярким, контрастным пятном. Она бросалась в глаза и вызывала недоумение у людей, впервые попавших в кабинет Чарли.