Охота на «крота» - Кристофер Дикки Страница 38

Раза два в Гуантанамо мне снился мой отец и Чарльз Атлас.

В нашем доме в Канзасе отец никогда не говорил об исламе, который был его религией и с которым была связана его жизнь, совершенно не известная мне в детстве. Тогда мне казалось, что отец преклонялся только перед одним человеком — Чарльзом Атласом. «Он был одним из тех, кто помог мне попасть в Америку», — говорил отец, хотя это было не совсем так. В детстве Чарльз Атлас был для меня прекрасным примером того, чего может добиться человек своими силами. Отец всегда пользовался одним и тем же выражением. «Это настоящее воскрешение. — Да, именно так он и говорил: — Понимаешь, этот Чарльз Атлас был слабаком, который весил девяносто семь фунтов. Но он сделал свое тело одним из самых совершенных в мире». Когда отец был ребенком, он заказал себе по почте одну из брошюр Атласа, и каким-то образом она дошла до него. Он говорил мне, что это была первая книга на английском языке, которую он прочитал. И когда он мне ее показывал — а это случалось довольно часто, — она всегда напоминала мне о том, каким он был старым и сколько всего пережил.

В семье я был любимчиком и намного младше сестер. Мне было всего четырнадцать, когда отец умер в возрасте шестидесяти четырех лет. Поэтому, когда я разглядывал те страницы, исписанные коричневыми чернилами, мне казалось, что они пришли из другого века. Не думаю, что отец читал это по моим глазам. По крайней мере я на это надеюсь.

«Метод Атласа заключается в динамическом напряжении, — говорил отец, сжимая руки вместе так, что мускулы вздувались буграми у него на груди и плечах. — Никаких подъемов тяжести. Тело разрабатывает само себя. Теперь этому способу дали мудреное название. Но смысл все равно тот же. Один мускул развивает другой. Вел-ликолепно. — Его акцент давал о себе знать, когда он произносил „л“. — Вел-ликолепно. А знаешь, где он этому научился?» — «В зоопарке, папа». — «В зоопарке. Правильно. Он наблюдал за пантерами в клетках и не мог понять, как им удается оставаться такими сильными и у них такие мускулы, несмотря на то что они все время сидят в клетках. Он видел, как они упирались в стены клетки и толкали их. Это и есть динамическое напряжение».

Я думаю, что Чарльз Атлас был кумиром моего отца, и теперь, когда я оказался в клетке, его идеи внушали мне оптимизм. Я очень давно не вспоминал о динамическом напряжении и об Атласе и очень долго не позволял себе думать об отце. Но человеческий зоопарк в Гитмо был словно создан для подобных тренировок.

Через три дня наконец-то появился священник: маленький человечек с таким круглым животом, словно он проглотил пляжный мяч. Форма сидела на нем почти без единой морщинки. У него была темно-серая, как хорошо прожаренный бифштекс, кожа, бороду тронула седина, а коротко остриженные волосы покрывала тюбетейка. Тем утром священник останавливался перед входом в каждую клетку, представляясь как Ахмед Ал-Бакш, и говорил с теми, кто хотел с ним пообщаться. Одноглазый суданец не стал к нему обращаться, а когда он подошел ко мне, я просто уставился в рифленую крышу своей клетки. Но индиец заговорил со священником на языке, понятном только им обоим. Мне было интересно, как этот божий человек получил свою работу. И меня интересовало, проверили ли его при приеме на службу.

— Он шпион, — прошептал мне однажды утром через проволоку кувейтец.

Я молча кивнул. Да. Но на кого он работает?

Шли дни, и мы хорошо изучили нашу охрану и их обязанности, особенно полной блондинки с конским хвостиком. Она стояла на смотровой башне с биноклем и наблюдала за всем, что происходило внизу с 6 до 11 часов. Мы справляли большую и малую нужду, спали, а она смотрела. Большинство из нас больше не носило комбинезоны — нам вполне хватало полотенец. И когда дама с хвостиком оставалась на башне одна, кривой суданец разыгрывал для нее представление.

У него был самый большой член, какой я когда-либо видел. Даже в вялом состоянии он выглядел как дубинка. Когда у дамы с хвостиком было дежурство, суданец наблюдал за линзами ее бинокля и ждал, пока они окажутся направленными в его сторону. А это обязательно происходило, потому что она следила за всеми. Тогда полотенце падало. Он хватался руками за проволоку у себя над головой и просто смотрел на нее, слегка покачивал бедрами, заставляя эту штуку мотаться туда-сюда. Член быстро твердел и увеличивался, набухая, как пожарный шланг. Линзы бинокля уходили в сторону, но суданец знал, что чуть позже дама-надзиратель обязательно повернет бинокль в его сторону. Надо было просто подождать. Как миномет под углом в шестьдесят градусов, его член точно целился в сторожевую башню. Одним глазом суданец следил за дамой с хвостиком. Когда он видел, что бинокль возвращается, то наконец-то хватался рукой за свой член. Одного прикосновения было достаточно. Толстая струя выплескивалась на проволоку его клетки. На башне не было никакой реакции. Бинокль продолжал осматривать клетки и животных внутри их.

Примерно через две недели заключения конвой стал использовать каталки с большими колесиками. Путешествие со скованными ногами занимало слишком много времени. Постоянно спотыкавшиеся люди были слишком неуклюжи. Поэтому конвоиры клали заключенных на каталки, как тела в морге, и везли их в помещение для допроса. На восемнадцатый день после моего прибытия в Гуантанамо каталка приехала за мной.

Меня привезли в холодную от работающего кондиционера комнату без окон и посадили спиной к двери напротив стального стола. Двое конвоиров крепко связали меня и ушли. Долгое время никто не приходил. Холод начал пробирать меня до костей. Потом дверь позади меня открылась. Влажное тепло наполнило комнату легким, прозрачным туманом.

— Это продлится недолго, — послышался знакомый голос. Ужас и надежда, отчаяние и гнев прокатились во мне, как приступ тошноты. Гриффин сел на край стола, лицом ко мне. — Это продлится недолго, — повторил он.

Я покачал головой.

— Где мои жена и ребенок?

— У них все хорошо. Очень скучают по тебе, но Бетси держится молодцом.

Каждое слово давалось мне с трудом:

— Ты видел их?

— Последний раз — на прошлой неделе.

— И ты не лжешь?

— Не лгу.

— Они знают, что я здесь?