Дочь лодочника - Энди Дэвидсон Страница 38

Женщина открыла дверь ключом, после чего отступила в сторону, жестом пригласила Коттона войти и захлопнула за ним дверь.

Внутрь проникал только слабый свет. Коттону потребовалось время, чтобы глаза привыкли к темноте.

На кровати в дальней части была девочка. В косом свете она лежала на спине, подогнув под себя ноги. На ней была футболка и темные джинсы. Услышав, как открылась дверь, она перевернулась и сместилась к краю кровати, спустила одну ногу, босыми пальцами ног коснулась ковра. В руке у нее была книга – толстая, без картинок. Зажатым большим пальцем она отмечала место, на котором остановилась.

– Кто там? – проговорила она в темноту.

Пастор внезапно вспотел. У нее был тихий, тонкий голосок. Она пробыла здесь лет двенадцать, из которых за последние семь он ни разу ее не видел. Хотя сколько раз мечтал сюда приехать? Чтобы признаться в ужасных вещах, которые сделал с ее матерью?

«Я отправил тебя сюда, чтобы сломать ее. Вырвал тебя у нее, тем самым проделав огромную дыру у нее в сердце».

Коттон прошел по заплесневелому дому на колесах, отметил чистую раковину и плиту, безупречный обеденный уголок. На столе – только пакетик крекеров и арахисовое масло.

«Я пообещал ей, что они будут творить с тобой ужасные вещи, а потом заплатил им, чтобы они их не делали. В конце концов я проделал в ее сердце достаточно дыр, чтобы оно утонуло, чтобы утопить его навсегда».

Он остановился в узком проходе спальни со шляпой в руках.

Девочка сидела в тусклом свете, и он видел ее почти как сплошной силуэт.

– Вас Мадам впустила? – спросила она.

– Да.

Заминка.

– Вы по работе?

– По работе? – переспросил он резко. – Тебя заставляют работать?

Она не ответила.

Нежнее:

– Я здесь, чтобы присмотреть за тобой, и все.

– Я вас не знаю, мистер.

– Не знаешь, зато я знал тебя, когда ты была ребенком. Я приходил читать тебе сказки. – Он шагнул к ней навстречу.

– Не приближайтесь, – сказала девочка. Она отложила книгу и достала из-под подушки пару мужских гольфов. Затем проворно натянула их по одному на каждую руку, так что на локти пришлись яркие кольца пониже манжет. – Мадам сказала, меня больше никто не тронет. Сказала, оно не стоит того горя.

– Что с тобой происходит, дитя?

Девочка посмотрела на руки в носках, лежавшие у нее на коленях. Растопырила пальцы, и ткань на них натянулась, будто перепонки.

– Мадам говорит, это все просто сны. Но это не сны.

– Это видения, – сказал Коттон.

– А вы что об этом знаете?

– Моя жена тоже видела такое. Она всегда говорила, это у нее дар Божий.

Девочка подвинулась на кровати, отложила книгу в сторону.

– Я так про это точно не думала.

– Что ты видишь, когда прикасаешься к людям?

– В основном плохое.

Коттон сделал еще два шага ей навстречу.

– Вы пришли мне помочь? – спросила девочка.

– Мне бы этого хотелось, – сказал он.

– Некоторые дамы приходят ко мне, просят к ним прикоснуться. Будто я какая-то предсказательница. Но я этого не хотела, поэтому они хватали меня. И хватали, как только могли. Это было неприятно. То, что они видели, их пугало так, что две просто собрались и уехали в ту же ночь. Мадам была очень зла. Все остальные перепугались. Она говорит, я плохо влияю на дело.

У Коттона сжалось горло, кожу странно покалывало.

– Покажись мне, дитя, – сказал он.

Девочка помедлила, затем, вытянув скрытую в носке руку, включила лампу, и у Коттона перехватило дыхание, когда он ее увидел. Ее голова была небрежно выбрита, осталось только несколько торчащих тут и там прядей. Девочка смотрела на него большими, честными глазами, под каждым из которых стоял темный, как грозовое облако, синяк. Губа у нее была разбита.

– Кто это с тобой сделал? – спросил он.

Девочка не ответила.

– И долго так продолжается?

Она пожала плечами.

Пот бисером выступил у нее на голове и стекал по щекам. Коттон избегал смотреть на синяки, гротескную голову и руки в носках. В ее лице он видел свою жену – с маленькими ушками, носиком, глазами, опущенными в уголках и вечно грустными. От себя он не видел ничего – и все равно не мог не задаться вопросом, даже видя страдания ребенка: чью постель согревала тогда Лена, пока ее собственная оставалась холодна? Коттон затрясся. Он вцепился в поля шляпы обеими руками.

– А моей руки коснешься? – спросил он.

Девочка медленно отшатнулась, убрав ноги подальше от края кровати. Затем скрестила руки на груди и покачала головой.

Коттон змеей бросился на нее и схватил за руку.

Девочка вскрикнула и отпрянула. Прижалась спиной к сосновой обшивке.

Он вцепился в ее левую руку и стянул с нее носок. Увиденное ошеломило его: по всей длине запястий тянулись маленькие белые шрамы, некоторые были свежими и не успели зажить. А на сгибе правого локтя, откуда соскользнул носок, виднелось с полдюжины крошечных корочек от ран. Она вырвалась из его хватки и решительно устремилась к двери. Коттон поймал ее обеими руками за босую ногу.

Видение явилось, будто резкий удар в грудь. Сначала темнота, потом боль, глубоко внутри, зараженные клетки, плывущие в красных потоках, сырой запах корней, холодного камня, стук капающей крови, бритва…

Девочка заехала Коттону пяткой в подбородок и пробралась по линолеуму к узкому туалету и заперлась там.

Коттон сел на кровать, переводя дух. Боль отступала.

– Уходите прочь! – выкрикнула она сквозь слезы.

Пастор вышел на солнечный свет.

Женщина, указавшая ему путь к дому на колесах, стояла рядом и курила сигарету за сигаретой. Увидев его, бросила окурок в траву.

– Ну как? – поинтересовалась она, подходя.

– Вы ей яд колете?

– Я только так могу позволить себе потратить хоть доллар на эту херову прошмандовку…

Коттон ударил ее, хорошенько приложившись, аж почувствовал, как что-то щелкнуло в ее лице под костяшками его пальцев. Она упала в траву, обнажив на солнце часть ноги – рыхлую плоть всю в венах и сухожилиях.

– Я ЖЕ ТЕБЕ ПЛАЧУ! – проревел он. – Я плачу, чтобы ты ее не трогала. Такой был уговор.

– Иди ты на хер, – огрызнулась женщина. – Тебя даже тут не было. Ни тебя, ни Чарли Риддла, мать его…

Коттон схватил ее за горло.

– Ты сама себе подписала смертный приговор, шлюха.

У нее выпучились глаза, налились кровью. Лицо побагровело.