Кносское проклятие - Дмитрий Петров Страница 37

Сколько я спал? Немало, во всяком случае — несколько часов, потому что освещение в пещере изменилось. Со стороны входа не долетало ни единого отблеска света, как раньше: значит, наступила ночь. Горели большой фонарь, подвешенный к потолку на специально ввинченном крюке, и несколько масляных светильников на полу.

Воздух словно сгустился — может быть, оттого, что я увидел множество фигур вокруг себя. Они сидели на скамейках вдоль стен пещеры, и было их не меньше десятка.

Я пригляделся и вздрогнул. Мне показалось, что кошмарный сон, вызванный снадобьем, продолжается, что пробуждение мне только привиделось. Да, это мог быть только сон — кошмарный, нелепый, дикий!

Это были не люди! Громадные головы на их плечах совсем не выглядели человеческими. Да это же волки!

Или все-таки люди с волчьими головами?

Но этого не может быть! Мысли мои путались, и я был уверен, что если не сплю, то сошел с ума.

Несколько томительных мгновений я лежал неподвижно, анализируя собственное психическое состояние. Сон это или явь? Кошмар, навеянный наркотиком, или чудовищная реальность?

«Это люди, — наконец осознал я, продравшись сквозь мучительные сомнения. — Ну, конечно же, они надели на себя диковинные маски, изображающие волков!»

Мне невольно вспомнились известные древнеегипетские изображения. Там часто встречались люди с волчьими головами.

«Есть предположение, что это изображены жрецы во время жертвоприношения, — всплыла в памяти лекция профессора Гимпельсона по истории Древнего Египта. — Жрецы надевали маски и представляли себя волками, готовящимися растерзать жертву».

М-да, а к чему готовились эти люди в масках?

Я держал глаза полузакрытыми, стараясь незаметно наблюдать за окружающими. Это мне удалось — в основном потому, что испугавшие меня волчьи головы были повернуты совсем в другую сторону.

Прежде всего меня поразил внешний вид незнакомцев. Мужчин и женщин тут было поровну. Но Боже, как они выглядели!

Все сидевшие на скамейках у стен были обнажены. Кроме трусов, на них ничего не было, а женщины сидели с открытой грудью. Впрочем, я вдруг понял: никаких мужчин и женщин не было — лишь хищные звери, собравшиеся во имя чего-то зловещего…

Посреди пещеры в свете главного фонаря медленно кружилась молодая женщина. Не женщина, конечно, а тоже волчица с оскаленной серой мордой, но с женской фигурой. Вместо трусиков на ней была короткая пышная юбочка из разноцветной ткани, открывавшая стройные, как у балерины, ноги. Тонкая талия, узкие бедра, обнаженная грудь. Маленькие, торчавшие чуть вверх заостренные соски, окруженные темно-коричневыми нежными ореолами, подрагивали при кружении.

Эта картина контрастировала с воплями, раздававшимися из-под волчьей маски. Молодая женщина громко пела что-то торжественное и величественное.

Но это был отнюдь не национальный гимн Греческой Республики! И не критская народная песня из тех, которыми любят услаждать слух иностранных туристов. Я вообще мог поклясться, что это не греческий язык!

А какой? Конечно, я не лингвист, но какое-то представление о европейских языках имею.

Само звучание слов было непривычным. Сочетание гласных и согласных, интонирование — все показалось мне абсолютно чуждым. Так могут говорить жители другой планеты.

Женщина-волчица медленно кружилась и выкрикивала песню. Она запрокинула голову-морду и топталась на месте, раскинув руки, словно в трансе.

А зачем здесь я? Почему здесь я? Какова моя роль в представлении, от которого за версту несет чем-то далеким, чужим и мрачным?

Конечно, я с самого начала догадался о своей роли, только не хотел это понимать. От такого вполне можно сойти с ума.

Мне была предназначена роль жертвы — это было слишком очевидно. Я, связанный и беспомощный, лежал, как бревно, в сторонке, но на видном месте, и на моих глазах шло приготовление к закланию. Кого? Меня…

О Боже, это немыслимо! Частных детективов иногда убивают, но чтобы приносили в жертву… И кому? Богу? Богам? Но каким? Да разве остались еще на земле подобные культы?

А в том, что передо мной разворачивается ритуал некоего культа, я уже не сомневался. Культ с человеческими жертвоприношениями. Как историку, мне казалось, что все это давно миновало. И надо же было мне убедиться в обратном, да еще не как стороннему наблюдателю, а оказавшись в центральной роли…

Плясавшая женщина внезапно нагнулась, и в руке ее сверкнули лезвия лабириса.

Вероятно, ритуал вступил в завершающую стадию. Под крики женщины, вращавшей топориком, все волчьи морды повернулись в мою сторону. Я сжался и закрыл глаза. На что тут смотреть? Зачем смотреть, если все равно ничего не можешь сделать?

Вдруг наступила тишина, и в ней послышался какой-то инородный звук. Сначала я даже не понял, что это, настолько звонок мобильника не соответствовал обстановке. Секунду назад вокруг меня была глубокая, какая-то нечеловеческая древность: темная пещера в горах, светильники, волчьи морды на голых людях и «инопланетные» завывания женщины с топориком в руках.

И вдруг — звонок…

Кто-то из сидящих на скамьях ответил, буднично заговорил. По-гречески, это я сразу понял.

Все остальные напряженно молчали, а женщина с лабирисом замерла на месте.

Когда разговор по телефону прекратился, все разом загалдели. Ситуация резко изменилась. Вокруг меня уже были не служители неведомого культа, а обычные возбужденные люди.

Сознание было еще затуманено, и потому я не воспринимал события полностью. Кто-то сбоку подскочил ко мне, поднял. Сильные руки двоих мужчин потащили меня к выходу из пещеры. Краем глаза я видел, как засуетились участники злодейского ритуала. Они сорвали с себя маски, и я увидел их лица. На вид это были самые обыкновенные мужчины и женщины. Встретив их на улице, никогда не подумаешь, кто перед тобой… Мне не понравилось, что они даже не смотрели на меня и спокойно открывали свои лица. Значит, меня уже не принимают в расчет…

Меня протащили по пещере, выволокли наружу и снова кинули в багажник. Кругом стояла ночь, непроглядная тьма, разрезаемая лишь включенными фарами автомобилей. Мелкие камушки шуршали под ногами людей, осыпался песок.

Я старался лежать тихо. Зачем? Если я открою глаза и заговорю, меня скорее всего снова оглушат, а этого моя бедная голова может уже не выдержать.

К тому же суета и взволнованные голоса давали надежду если не на освобождение, то хотя бы на откладывание ужасного конца. Ведь что-то помешало этим тварям довести дело…

Взревел мотор, машина рванула с места. Снова началась тряска — колеса грохотали по ухабам горной дороги.

Куда меня везут? Я не задавал себе вопроса, зачем везут — это было и без того слишком ясно…

Внезапно тряска сделалась гораздо сильнее. В багажнике машины трудно судить о том, что происходит снаружи, но мне показалось, что мы резко затормозили и развернулись. Тряска стала невыносимой, к тому же изменился наклон — я скатился к краю тесного багажника. Машина рычала, пытаясь взобраться по склону.