Послание - Джек Керли Страница 37

Диссонирующим. Вероятно, фальшивые ноты. Или ноты правильные, только сыграны неправильно, с каким-то искажением по времени или исполнению. Я всегда был очень чувствителен к фальши, – музыкальный слух, наверное, – поэтому обращал внимание даже на незначительную дисгармонию.

Что-то в этом деле сразу показалось мне неправильным, с первого же момента, когда я взглянул на обезглавленное тело Джерролда Нельсона. И мое психологическое равновесие было нарушено не столько неестественным видом тела без головы, сколько отсутствием экспрессии в этом преступлении или на месте его совершения. Если мотивом было убийство из мести, как об этом трубит на каждом углу Скуилл, то где же атрибуты мести, ярость? Ничего этого не было ни в аккуратном, как по учебнику, отделении головы, ни в занимающем много времени расписывании трупа. И то, и другое скорее напоминало работу дьявольского бухгалтера, чем действия убийцы в порыве ненависти или согласно какому-то ритуалу. А если это так, то в чем смысл подобной педантичности и непринужденности беспощадного и необузданного лишения жизни?

Чем больше я об этом думал, тем больше испытывал ощущение диссонанса.

Я все больше настраивался на него, антенна из моего детства сканировала окружающее пространство в поисках тонких вибраций, предшествующих выбросу агрессии; похожим образом сейсмологи используют лазеры и зеркала, чтобы уловить перемещение целых гор даже на волосок. Все мы хотим получить предупреждение о надвигающемся землетрясении.

Я научился хотеть этого больше других.

По правде говоря, первое воспоминание в моей жизни. Как раз связано с чем-то вроде землетрясения. Тогда никакого предупреждения я не получил, и никто снаружи нашего дома даже ничего не почувствовал. Хотя прошло уже двадцать четыре года, время не только не затуманило моих воспоминаний, наоборот – картины стали даже более отчетливыми.

Ночь. Я поднимаюсь с постели и в каком-то похожем на сон оцепенении иду по узкому и очень длинному, как мне кажется, серому коридору. Впереди виден темный квадрат проделанного в стене проема, который тянется прямо в небо. Это холл нашего дома недалеко от Бирмингема, он серебрится от проникающего сквозь стекло лунного света, а темный квадрат – это дверь в комнату моего брата Джереми. Из темного квадрата слышны крики.

Мне шесть, а моему брату Джереми двенадцать.

Я стою на пороге и прислушиваюсь, каким-то образом зная, что не должен туда входить. Мне нужно в туалет, и я должен пройти дальше по коридору мимо комнаты мамы. Она швея, которая специализируется на пошиве свадебных платьев. Мама сидит за швейной машинкой, по которой, словно жидкость, струится белая ткань. Мамины руки неподвижны, глаза сосредоточены на шитье. Жалобный стук машинки заглушает бормотание и вскрики, несущиеся по коридору. Подо мной скрипит половица, и мама оборачивается. Ее мокрые глаза широко открыты, и она говорит, еще не зная, что я запомню ее слова, сохраню их навсегда.

– Я знаю, что это неправильно, – шипит она сквозь стиснутые зубы. – Но он так много работает… Он профессионал, инженер. Кто бы мог подумать, что кто-то вроде меня выйдет замуж за…

Вопль прорезает коридор, словно косой. Мама морщит лоб, и на мгновение ее руки выходят из-под контроля и взлетают, будто стайка перепуганных воробьев.

– И что я вообще могу сделать?

Мама справилась с руками и возвращается к шитью, но замирает, голова ее поникает. Белая ткань укрывает ее колени, как призрак. Она шепчет мне: «Иди спать, скоро все успокоится…»

В возрасте, когда большинство детей учатся кататься на велосипеде, я изучал те трансформации, которые предшествовали подобным событиям, случавшимся поначалу примерно раз в два месяца, а затем со все возрастающей частотой. Казалось, я мог ощущать, как атмосфера нашего дома заряжается отрицательными частицами, которые набирают силу и энергию, чтобы однажды ночью разрядиться черной молнией. Я научился находить убежище при первых намеках на приближающуюся грозу, прятаться на ночь в своем домике на дереве в лесу или на заднем сиденье автомобиля. После того как буря миновала, я снова проникал в дом, раскручивая свою антенну в поисках вибраций, предшествующих следующему взрыву, и всегда был готов к бегству. А потом, в ленивый послеобеденный час одного летнего дня все это закончилось.

…В лесу позади нашего дома было много карибских и ладанных сосен. Земля здесь была покрыта мягким ковром коричневых иголок, усеянным упавшими шишками, и я целые дни проводил под сенью тихонько перешептывающихся деревьев. На старом виргинском дубе я построил свой форт, и хотя он представлял собой шаткую конструкцию из деревоплиты, брусьев два на четыре дюйма и другого материала, спасенного из костров, уничтожающих мусор на строительной площадке, толстые ветви дуба держали его прочно. В лесу, в тесной прохладной крепости в трех метрах над землей я чувствовал себя в полной безопасности. Недавно отец напугал меня, как никогда в жизни. Он начал наблюдать за мной, хотя прежде этого не делал.

Глаза у него очень злые. Он говорит, что я глупый.

Мне девять лет.

Однажды через доски форта я увидел брата…

Джереми было пятнадцать.

Однажды через доски форта я увидел брата, который вбежал в лес с визжащим поросенком под мышкой. Поросенок был с фермы Хендерсонов, находившейся дальше по дороге.

Я лежал на животе и смотрел, как брат привязывает поросенка к дереву и большим ножом делает с ним такое, отчего тот громко кричит. Я был уверен, что он посмотрит наверх и увидит среди листвы и обломков досок мои глаза. Но брат, должно быть, посмотрел на что-то другое и снова принялся за поросенка. Это продолжалось долго, после чего он закопал все эти кровавые штуки глубоко в покрытую иголками землю. Он вытер нож о листья и сунул его в карман…

После этого прошло не так много времени, и однажды я заметил возле нашего дома свет мигалок. Я был один в своем форте на дереве и, когда прибежал домой, увидел, что приехала окружная полиция.

Когда, стоя перед домом, я поднимал взгляд, от ярких вспышек мигалок у меня болели глаза, поэтому я смотрел на руки полицейского. Костяшки пальцев у него были как каменные, и он держал свою шляпу на уровне паха. Глаза его были спрятаны за зеркальными стеклами очков. Джереми наблюдал все это с дивана-качалки на крыльце; одна его нога стояла на полу, и он мягко раскачивался вперед-назад.

– Мы не знаем, как это…

– Перекроем дороги округа, пока не найдем…

– Коронер уже здесь, он…

– Вам не нужно туда ходить… ваш муж… не стоит вам такое видеть…

– Мы обязательно найдем этого сумасшедшего, мэм. Примите мои соболезнования…

Через некоторое время полицейские уехали. Я оторвал глаза от земли и не увидел ничего, кроме пыли на дороге. Посреди двора седой статуей стояла мама. Я видел, что она, похоже, разговаривает с Богом, но слова ее были очень тихими.

А потом я увидел, как Джереми подмигнул мне и издал звук, очень похожий на хрю.