Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан Страница 37

Она снова посмотрела на Сёрена и Хенрика, как будто серьезно сомневаясь, что они могут поспевать за ее объяснениями. Потом на секунду задумалась, поднялась с места, беззвучно спустила откуда-то с потолка белую доску, достала фломастер и стала сопровождать свои объяснения простыми рисунками.

— В кишечнике свиньи из яиц развиваются личинки, которые проникают в кровь и переносятся вместе с ней в мышечные, нервные или подкожные соединительные ткани свиньи, где они превращаются в так называемые финны. Финна — это название пузырчатой личинки, дальнейшее развитие которой здесь приостанавливается и возобновляется только тогда, когда свинью кто-то съедает — например, человек. — Ее рука быстро летала над доской. — Очутившись таким образом в желудке человека, личинка пробуждается от спячки и занимает место в кишечнике, где и развивается в свиного цепня. На этом ее жизненный цикл заканчивается.

Сёрена тошнило. Он сосредоточенно рассматривал блокнот, в котором делал заметки, и собирался было что-то сказать, но Тове Бьеррегор опередила его, надевая колпачок на фломастер:

— Быть носителем свиного цепня — это не так уж опасно и не обязательно приводит к болезни носителя, — сказала она. — Поэтому человек может подолгу существовать даже с очень длинными цепнями внутри, не зная, что он заражен. В абсолютном большинстве случаев свиной цепень находят случайно, например при операции или вскрытии после смерти. Обычно цепни достигают длины от двух до четырех метров. После обнаружения пациенту выписывают лекарства, от которых цепень погибает и покидает тело хозяина вместе с экскрементами. Не очень-то аппетитно, да, но, как я уже сказала, вовсе не опасно.

Сёрен почувствовал, как его рот наполняется слюной. Одновременно с этим в затылке скреблось: что-то в рассказе не сходится.

— Я не совсем понимаю, — сказал он. — В теле Ларса Хелланда нашли ведь не свиной цепень, а эти… — Сёрен заглянул в свои записи, — финны.

Тове Бьеррегор взглянула на него без выражения.

— Да, правда. Но я еще не закончила объяснять, — спокойно ответила она. — Жизненные циклы паразитов — крайне сложная тема даже для многих биологов, и чтобы у таких неспециалистов, как вы, была возможность понять то, что я рассказываю, я вынуждена снабдить вас какими-то минимальными базовыми знаниями. — Она вдруг посмотрела на них так, как будто все происходящее ее очень забавляло.

— Да, конечно. Простите, — сказал Сёрен.

У Хенрика был такой вид, как будто его настигла морская болезнь. Сёрен ожидал, что Тове Бьеррегор пустится сейчас во вторую часть своих омерзительных разъяснений, но вместо этого она сказала только:

— Вывод, который напрашивается сам собой, — это… — она властно посмотрела на полицейских.

— …что Хелланд жрал дерьмо, — вырвалось у Хенрика. — Тьфу ты, господи ты боже мой!

Сёрен бросил на Хенрика раздраженный взгляд.

— Это значит, — продолжил он, обращаясь к Бьеррегор, — что Хелланд тем или иным образом принял внутрь яйца свиного цепня, — он замолчал, вдруг осознав причинно-следственную связь.

— Ну или, если быть более точными, две тысячи шестьсот яиц, — вставила Тове Бьеррегор. — Если Бойе нашел столько личинок, то столько же было и яиц свиного цепня.

Сёрену наконец-то удалось совладать со своим отвращением настолько, что он начал вникать в суть разговора.

— Но значит ли это, что он принял целую… — он снова сверился со своими записями, — проглоттиду?

— Этого мы не можем знать, — Сёрен заметил легкий намек на улыбку в уголке ее рта. — Если проглоттида содержит сорок тысяч яиц, тогда можно ожидать гораздо большего количества личинок, чем две тысячи шестьсот. Но можно найти много причин того, что только две тысячи шестьсот из них стали развиваться. — Она пожала плечами. — Суть в том, что Ларс Хелланд выступил в роли промежуточного хозяина, а это в наших широтах встречается крайне, крайне редко. За те тридцать лет, что я здесь работаю, я видела только три таких случая, и все трое инфицированных только что вернулись из стран, где свиной цепень широко распространен, как, например, в Южной и Латинской Америке и немусульманских районах Азии и Африки. Вы не знаете, Хелланд не ездил в последнее время в те части мира?

— Мы, конечно, обязательно это выясним. Вы же понимаете, вся эта история с паразитами для нас пока новость, — сказал он извиняющимся голосом и продолжил: — Вы можете сказать что-то о том, как долго финны находились в тканях Хелланда?

— По моей оценке, как я уже сказала, от трех до четырех месяцев. Я делаю такой вывод, исходя, во-первых, из их размеров и, во-вторых, из состояния капсул в тканях, в которых находятся финны, ожидая своего дальнейшего развития. Обычно финны находятся в свинье, которую рано или поздно съедят, поэтому кальциноз капсулы имеет естественную границу. Но человека никто не съедает, как вы понимаете. Финны в принципе растут очень медленно, и так как финны, найденные в Ларсе Хелланде, были довольно большими, я делаю вывод, что они развивались довольно долго. Капсулы, окружающие цистицерки, толстые, и цистицеркам требовалось все больше и больше места. То, что поначалу представляло минимальные неудобства для Ларса Хелланда, со временем превратилось в патологическое состояние, и я не представляю, как он мог это выносить. Финны предпочитают селиться в центральной нервной системе. Судя по исследованиям, проводимым, например, в Мексике, где довольно часто встречается инфицирование людей финнами, восемьдесят два процента всех финнов оседает в центральной нервной системе. Затем, в порядке убывания популярности, идут мускулы и подкожные ткани.

— Вы можете что-то сказать о симптомах? — спросил Сёрен.

Бьеррегор вытянула губы трубочкой.

— Симптомы у каждого инфицированного зависят от сочетания целого ряда различных факторов. Чаще всего существует прямо пропорциональная зависимость между количеством личинок и масштабом повреждений, то есть чем больше финн, тем обширнее повреждения. Но это, опять же, очень зависит от того, где именно находятся личинки. Сорок тысяч личинок, находящихся исключительно в мышечных тканях, теоретически могут меньше повредить инфицированному, чем пять личинок, неудачно расположенных в нервных тканях. Мышечные ткани на удивление хорошо справляются с незваными гостями, и только на относительно поздних стадиях их наличие может приводить к болям в мышцах. Если же личинки находятся в центральной нервной системе, это совсем другое дело. По мере того как личинка растет, ей требуется все больше и больше места и крови из окружающих тканей, а ткани центральной нервной системы в любом случае играют куда более важную роль в общей способности организма функционировать, чем, например, мышечные ткани. Если затронута центральная нервная система, пациент будет подвержен сильнейшим припадкам, похожим на эпилептические, — так же как пациенты с опухолями головного мозга. Кроме того, пациент будет страдать от внезапных провалов в памяти, почти наверняка столкнется с судорогами и большими проблемами с моторикой. Насколько я поняла из разговора с Бойе Кнудсеном, у умершего была довольно высокая концентрация личинок в головном мозге и вместе с этим у него на теле есть следы разных переломов и падений? Это как раз подтверждает то, что я сказала, — она помолчала немного, так что последняя фраза повисла в воздухе, и продолжила: — Если личинки со временем находят, пациент получает медикаментозное лечение и/или его оперируют, в зависимости от количества личинок, их расположения и стадии развития. В случае с вашим Хелландом личинки, очевидно, не были обнаружены, что само по себе невероятно. Как умерший вообще умудрился прийти на работу в день своей смерти, для меня загадка физиологии.