Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко Страница 36

Туча уже отползла в сторону, и солнце опять сияет во всем своем южном великолепии. Я понимаю, что мне срочно надо бежать, куда угодно, и, не придумав ничего лучше, я отталкиваюсь рукой от камней и легко вскакиваю на ноги, отправляясь купаться. Француз улыбается и продолжает курить на берегу.

Я обрезала пластиковую бутылку и соорудила из нее нечто наподобие корпуса для свечи. Теперь я могу наслаждаться ее мягким ровным светом даже в ветреные вечера. Поджав ноги, я устроилась в своем излюбленном кресле на террасе и, как обычно, уставилась в смоляную темноту, накрывающую море. Свет везде выключен, кормежка ящериц уже закончена. Сегодня обошлось без особых приключений. Появившаяся в прошлый раз полосатая опять пыталась мешать Короткохвостой и Нахальной, но уже менее агрессивно, и ужин у всех прошел удачно. Думаю, раз мои подопечные смирились с ее пришествием, то и мне надо поступить так же: завтра я куплю третий фонарь и буду кормить их по отдельности, освещая каждой свой кружок света.

На небе этой ночью ни облачка, и над головой у меня рассыпаны мельчайшие бусины звезд, из которых одна выделяется необычной яркостью и размером. Я пришла к выводу, что это должно быть Венера. Порой меня ужасает моя серость, с равным успехом я не разбираюсь ни во флоре и фауне, ни в астрономии, ни в физике и химии вещей, ни в божественных кармических законах… Я не верю в Бога. У меня нет никаких знаний об этом мире, никаких ориентиров и нет даже точной и четкой морали. Каждое принятие какого бы то ни было решения для меня сплошная тревога и боль, полная неуверенность, будто я живу с завязанными глазами и вслепую двигаюсь по местности, населенной такими же слепцами, как и я. При этом мы все вооружены до зубов смертельно наточенным оружием и даже не считаем нужным зачехлять его, протискиваясь сквозь себе подобных. Ранения и смерти тут неизбежны. И главное, понять бы, зачем все это надо? Что мы тут все делаем? Почему так вооружены? Чего боимся и куда двигаемся? Какой вообще в этом смысл и почему нам его никто не приоткрывает в момент нашего рождения? Ну или позже? Ну хоть когда-нибудь, хотя бы перед принятием важнейших решений, которые нет-нет, но все-таки принимаются нами. Что это за глупая игра? — Цель неизвестна, выбор оружия за вами, жизнь каждому дается, в отличие от компьютерных игр, одна. Хотя буддисты считают, что не одна. Удобно вообще-то, но опять возникает проблема: если мы и так и так не помним ни своих предыдущих жизней, ни, соответственно, нашего там опыта, то никак не можем использовать приобретенные нами знания и выводы, проживая сейчас эту жизнь.

Индийские йоги полагают, что мы состоим из нескольких тел. Самые внешние из них, а именно, физическое (из костей и мышц) и энергетическое (из настроений и самочувствия) мы еще хоть как-то в состоянии ощущать. Но вот все остальные, более тонкие тела, отвечающие за мысли и чувства, и, что самое главное, за события, нам недоступны. И вся глупость заключается именно в том, что при перерождении именно первые два тела и не переходят в следующую жизнь, умирают, а те, что переходят, никак нами не используются, потому что не осознаются. И что тогда толку от этих перерождений, если весь нажитый опыт ты все равно использовать не сможешь?

Раньше вот был Бог. Потом, говорят, умер. А жаль, собственно, — с ним было бы удобнее. Хоть какие-то ориентиры были прописаны в анналах, хоть чему-то можно было верить. Сейчас, правда, существует уголовный кодекс. Но российские суды настолько продажны, что и статус кодекса померк. Да и что там вообще написано? Не убивай и не воруй? А про не предавай там ничего нет? Не думай плохо? Не прелюбодействуй, наконец? Еще пару веков назад все было по-другому, прелюбодеяние рассматривалось почти как преступление. В гражданском кодексе Франции и по сей день записано, что изменившая жена при разводе не получает никакой материальной компенсации от мужа. Интересно, кстати, почему тогда именно за французами прочно закрепилась репутация ловеласов? Кстати, забавно, но про изменившего мужа в законах ничего не сказано.

Мысли плавно соскальзывают на одну и ту же рельсу: скоро сюда приедет Стас, и общение с французом мне совершенно не нужно. Оно мешает, сбивает с толка и вообще явно нарушает мой покой, в поисках которого я сюда приехала. Весь сегодняшний вечер Арно (я, наконец-то, узнала его имя) не выходит у меня из головы. Какое-то наваждение, недоразумение, навязчивая идея, дурацкая и мучительная болезнь. Влюбленность, по сути, это такая же часть Майи, как и все остальное, созданная тобою параллельная реальность, материализовавшаяся в виде мысли, в свою очередь породившей чувство. Соответственно, раз мысль — продукт нашего мозга, то она обязана подчиняться нашему контролю! Или ты даешь ей волю, и тогда она расцветает, или — не даешь, не пускаешь ее к себе, приказываешь ей уйти, исчезнуть, умереть, и тогда она трется тихонько на пороге, пару раз вздыхает и оставляет тебя в покое. Потому что она не отдельна от тебя, она есть твое порождение, существует с твоего ведома и, главное, по твоему молчаливому, даже порой неосознанному, но все же — согласию. То есть является твоим добровольным выбором. А все остальное — юношеский гормональный бред, натужные оправдания слабых и безвольных.

Я решаю, что с этой минуты добровольно и сознательно выбрасываю Арно из головы. Окончательно и бесповоротно прерываю уже расцветающую от явной безнаказанности мысль. Отныне я холодна, рациональна и полностью владею своими чувствами, более того — они вообще меня не интересуют. Я считаю, что людям в принципе свойственно преувеличивать роль своих чувств и вызванных ими страстей. Это доходит до маразма, до душевной патологии. Даже обычные эмоции уже владеют нами почти бесконтрольно. Элементарные, бытовые — гнев, зависть, раздражение — порой охватывают нас подобно вирусным болезням, будто бы никак не зависящим от нашего решения и выбора, в то время как они порождены самими нами, и простейшее тому доказательство: разные люди испытывают различные реакции на один и тот же факт или событие, что говорит о полной необъективности наших оценок как таковых.

Задув свечу, я отправляюсь наверх. В окне спальни, как в раме, нарисовано небо. И в центре картины, будто в издевку принятому мной решению не думать об Арно, нахально усмехается яркий сосок Венеры. Надо бы все-таки у кого-нибудь выяснить, точно ли это она, а то вдруг это окажется какой-нибудь Марс в результате? Это бы сильно меняло дело.