Уздечка для сварливых - Майнет Уолтерс Страница 36

Джоанна снова отвернулась к окну.

– Тогда почему она разделась?

«Кажется, это для нее очень важно. Интересно, из-за ревности или из-за того, что ей необходимо презирать Матильду?» – подумала Сара.

– Думаю, это не имеет большого значения. Она достаточно интересовалась искусством ради искусства, чтобы помочь Джеку раскрыть необычную сторону ее характера. Я не вижу других причин.

Ненадолго установилась тишина, пока Джоанна обдумывала услышанное.

– Неужели она вам все еще нравится?

Сара зажала ладони между колен и посмотрела на ковер.

– Не знаю, – ответила она честно. – Ее завещание настолько меня разозлило, что в настоящий момент мне трудно судить о ней объективно.

– Тогда скажите, что вам не нужно наследство. Оставьте его Рут и мне.

– Не все так просто. Допустим, я откажусь от наследства; тогда вам придется судиться с приютом для ослов, и, по правде сказать, вряд ли это сильно увеличит ваши шансы. Лишь в том случае, если вам удастся доказать, что Матильда оставила это завещание не всерьез. – Сара подняла глаза и увидела, что Джоанна внимательно ее рассматривает.

– Вы очень странная женщина, доктор Блейкни, – медленно произнесла она. – Надеюсь, вы понимаете, что самый простой для меня путь – продолжать настаивать, что моя мать была убита. Вами. Тем более все так прекрасно сходится. Вы знали, что завещание было лишь угрозой, способом заставить меня и Рут ходить по струнке, поэтому и убили мать по-быстрому, пока она не успела его переписать. А если вас признают виновной, ни один суд на свете не решит дело в пользу ослов.

Сара кивнула.

– А если вам удастся подговорить моего мужа засвидетельствовать, будто я знала о завещании заранее, то дело можно считать решенным. – Она вопросительно подняла брови. – Впрочем, как я подозреваю, вы сами начали понимать, что Джек не настолько сговорчивый и не настолько лживый. И даже если у вас получится затащить его в постель, ситуация не изменится. Я знаю его шесть лет и могу сказать с уверенностью, что его нельзя купить. Он оценивает себя слишком высоко, чтобы врать.

Джоанна усмехнулась:

– Вы слишком уверены, что я с ним не спала.

Сара почувствовала к этой женщине нечто вроде жалости.

– Мой адвокат позвонил вчера и рассказал, что Джек обосновался в летнем домике. Вы сейчас очень уязвимы, а я слишком хорошо знаю мужа, чтобы подумать, что он воспользовался вашим положением.

– Похоже, вы им восхищаетесь.

– Никто не восхищается Джеком больше, чем он сам, – ответила Сара сухо. – Надеюсь, он там как следует промерз. Я достаточно настрадалась из-за его искусства.

– Я дала ему керосиновый обогреватель. – Джоанна нахмурилась, явно раздраженная.

В глазах Сары неожиданно забегали веселые огоньки.

– Он был благодарен?

– Нет, велел оставить обогреватель за дверью. – Джоанна вновь повернулась к окну. – Он сложный человек.

– Боюсь, так оно и есть, – согласилась Сара. – Ему никогда не приходит в голову, что у других людей уязвимое самолюбие, которое нужно время от времени поглаживать. Он считает, что его любовь должны принимать на веру. А у веры есть одна неприятная особенность – она покидает вас в тот момент, когда больше всего нужна.

Последовала длинная пауза. Наконец Джоанна спросила:

– С моей матерью вы тоже так разговаривали? – Как?

Джоанна запнулась в поиске нужного слова.

– Так... легко.

– Вы имеете в виду, было ли мне легко с ней говорить?

– Нет. – В ее серых глазах появилось затравленное выражение. – Я имею в виду, не боялись ли вы ее?

Сара посмотрела на свои руки.

– У меня не было причин для страха, миссис Лассель. Она не могла причинить мне боль, потому что не была моей матерью. Между нами не существовало эмоциональных ниточек, за которые она могла бы дергать по своему усмотрению; не было семейных тайн, которые оставили бы меня беззащитной перед ее языком; не было детских слабостей, которые она использовала бы во взрослой жизни, чтобы унизить меня. Если бы она попробовала, я бы просто ушла, потому что терпела все это от собственной матери долгие годы и не собираюсь мириться с подобным от чужого человека.

– Я не убивала ее. Вы это пришли выяснить?

– Я пришла выяснить, можем ли мы наладить отношения?

– Ради вашей выгоды или моей?

– Надеюсь, ради нашей взаимной выгоды. Джоанна виновато улыбнулась:

– Я ничего не выиграю от дружбы с вами, доктор Блейкни. Это было бы равноценно признанию того, что мама была права, а ведь я собираюсь опротестовать завещание в суде.

– Я хотела убедить вас, что существуют другие варианты.

– Каждый из которых зависит от вашего расположения. Сара вздохнула:

– А это так ужасно?

– Конечно. Я сорок лет терпела мать ради наследства. Вы – всего лишь год. Почему я должна у вас что-то выпрашивать?

Действительно, почему? Саре тоже показалось это несправедливым.

– Стоит ли мне приходить сюда еще раз?

– Нет. – Джоанна встала и расправила складки на юбке. – Вы только все испортите.

Сара устало улыбнулась:

– Разве может быть еще хуже?

– О да, – ответила Джоанна, криво усмехнувшись. – Вы можете мне понравиться. – Она махнула в сторону двери. – Выход там.

Детектив Купер стоял и задумчиво смотрел на машину Сары, когда та появилась в дверях.

– Вы считаете, что поступили мудро, доктор Блейкни?

– Вы о чем?

– О походе в логово львицы.

– Джоанна похожа на львицу?

– Это лишь речевой оборот.

– Я догадалась. – Она дружелюбно рассматривала полицейского. – По крайней мере мой визит не прошел впустую. Я немного успокоилась; как скажет вам любой доктор, это лучшее лекарство.

– Вы объяснились с мужем? Сара покачала головой.

– Джек – пожизненное наказание. – В ее темных глазах светилась печаль. – Возможно, мне следовало внимательнее прислушиваться к матери, когда она рассуждала о нашем семейном будущем.

– Выйти замуж – не напасть, да как бы замужем не пропасть? – предположил Купер.

– Скорее, с волками жить – по-волчьи выть. На что я, естественно, возражала: волков бояться – в лес не ходить. – У Сары было усталое лицо. – Но попробуйте-ка забыть какую-нибудь популярную песенку, которая так и вертится на языке, стоит только о ней вспомнить. У Джека, как и у этих мелодий, есть неприятное свойство постоянно сидеть в памяти, словно заноза.