Изгнание - Чарльз Паллисер Страница 34

– Рубашка просто прекрасная. Сожалею, что не поблагодарил тебя как следует. Я очень благодарен.

Она улыбнулась и сказала:

– Ричард, вот так гораздо лучше. Теперь, надеюсь, ты помиришься с сестрой и забудешь свое глупое решение не сопровождать нас на бал.

Изменить решение я пока не готов.

Позднее мать, несмотря на то, что вся вымазалась в птичьей крови, все-таки запекла гуся и заговорила о своем намерении приготовить замечательный обед в канун Нового года.

Одиннадцать часов

Эффи вернулась в комнату, искоса посмотрела на меня, а потом заговорила об историях, которые слышала от друзей и их братьев, о падении нравов среди выпускников.

Пока мама занималась вязанием, Эффи дала мне понять, что собирается приблизиться к теме, начатой сегодня утром.

– Среди молодых людей в обоих университетах распространились очень прилипчивые и опасные привычки, – сказала она.

Мама безучастно кивнула.

Эффи продолжила:

– Конечно, чрезмерное пьянство всегда было традиционным, и вряд ли его можно рассматривать как зло. Но в последние годы возникли новые опасности.

Как у всякого шантажиста, ее сила кончается, когда дело доходит до правды, поэтому она многозначительно приостановилась. Это был предупредительный выстрел. Следующий залп будет направлен ниже моей ватерлинии.

Спустя полчаса мама отправилась на кухню дать Бетси какие-то указания. Эффи попросила меня помочь ей немного передвинуть пианино с просевших половиц. Когда я наклонился, чтобы толкнуть инструмент, ее плечо коснулось меня, она повернулась и прижалась грудью.

– Прошу прощения, – произнесла сестра, и когда мы закончили работу, сказала: – У тебя не помутилось в голове?

Она провела рукой вниз по моей груди и дальше – к ляжке. Ее взгляд сиял. Потом она села на стул и разразилась быстрым вальсом.

Мама вернулась и снова принялась за вязание. Теперь Эффи играла очень тихо, и я подошел ближе. Перебирая пальцами по клавишам, она негромко произнесла:

– Глядя в окно, я часто вижу, что у тебя свеча горит допоздна. Интересно, во сколько ты собираешься заснуть сегодня вечером?

Я промямлил:

– Поздно.

Говоря это, я услышал, что голос у меня охрип.

Сестра не ответила и продолжила играть. Почему она об этом спросила?

Полночь

Никогда больше не буду курить. Завтра все уничтожу: трубку и само вещество. Не допущу, чтобы оно мною овладело.

Меня все еще преследует агония этого несчастного животного. Кто совершает такие ужасные расправы? (Не верю, что Фредерик, хотя он откровенно наслаждался, работая ножом.) Кем бы ни был тот, кто распорол животному брюхо, он должен быть неподалеку от нас. Неужели убийца – тот сердитый селянин, с кем я разговаривал?

* * *

Чужая боль вызывает удовольствие. Интересный феномен. Фредерик кромсает овцу. Амелия наслаждается этим так же, как он. Миссис Куэнс морально мучает людей при любой возможности. Тот мужчина избивает собаку, закованную в цепи. Эффи… мне страшно.

Полчаса после полуночи

Когда я писал это, раздался тихий стук в дверь, и Эффи скользнула в комнату. Она улыбнулась и сказала:

– Надеюсь, я тебя не побеспокоила?

Я сказал, что нет, и предложил сесть. Она села на кровать, я развернул стул и оказался лицом к лицу с сестрой.

Она огляделась.

– Тут очень уютно. Теперь понимаю, почему ты проводишь в комнате так много времени.

Мне было трудно говорить. На ней был халат. В него она так легко запахнулась, что он мог свалиться в любую минуту. Я пытался смотреть ей в лицо. От Эффи пахло мылом и розовым ароматом. Значит, она только что приняла ванну.

Мы поговорили несколько минут, но я почти не помню, что она сказала. Мы посочувствовали маме и тому испытанию, что свалилось на нее. Потом она завела разговор о бале, о том, какое удовольствие я от него получу. Пока она говорила, халат начал раскрываться, и мне стало трудно следить за ее речью.

Не помню, что я говорил, но, кажется, согласился сопровождать ее на бал. Она поднялась. Я тоже встал. Эффи поблагодарила меня, а потом поцеловала в щеку, положив руку мне на шею, чтобы поближе склонить мою голову, и слегка погладила меня, пожелав доброй ночи. Я быстро ее обнял, почувствовав теплое тело. Мои руки коснулись бедер, и под тонкой материей ноги показались мне почти голыми.

Потом сестра ушла.