Пловец - Йоаким Зандер Страница 34

В баре полно гимназистов и кассирш из супермаркета. Не чета Махмуду и его товарищам. Но в глазах этого сброда читается восхищение. Даже береты не нужны. И без них понятно, кто они. Это видно по глазам, по уверенной осанке. Это слышно по легендарному жаргону. Они просто излучают превосходство. Солдаты выбирают стол на веранде у воды. Жалкий участник конференции, скучающий в одиночестве, угощает их лакричной настойкой. Стоит приятный летний вечер. В сумерках серебрится вода. В теле разливается такая легкость, что кажется, они сейчас воспарят над землей.

Чуть позже Махмуд в баре. Пятнадцать месяцев он не брал в рот ни капли спиртного, да и раньше никогда много не пил, но теперь никак не может остановиться. Ему кажется, что он может выпить сколько угодно. Споткнувшись, Махмуд хватается за барную стойку. Язык его не слушается. Он трясет головой. Он Махмуд Шаммош из Альбю. Он Махмуд Шаммош, десантник, будущий студент Упсальского университета. Он Махмуд Шаммош, непобедимый.

– Ты один из десантников, да? – раздается голос сквозь толщу музыки и криков. Совсем рядом, над самым ухом. Не поворачиваясь, Махмуд отвечает:

– Я непобедим, – и только потом смотрит на того, кто с ним говорит.

Это мужчина. Лет на десять старше Махмуда. В темном хорошо сидящем костюме. Узкий галстук аккуратно завязан, несмотря на то, что они в баре и уже поздно. Тщательно выглаженная белая рубашка. Узкое лицо. Внимательный взгляд. Ямочки на щеках – ответ Махмуда его рассмешил. Светлые короткие волосы. В голубых глазах любопытство.

– Вот как, – говорит он. – Непобедим, говоришь. Круто.

Его взгляд. Он словно заглядывает прямо в душу. Смелый взгляд. Даже бесстыдный. Он словно говорит Махмуду: «Тебе выбирать. Но раз ты здесь, то выбор уже сделан».

– Да, – повторяет Махмуд. – Непобедим. Я десантник. Парашютист. Знаешь, какие мы крутые?

Язык плохо его слушается. Слова едва разобрать. Махмуд думает, что надо уйти. Ничем хорошим это не кончится.

– Вау, – говорит мужчина и подмигивает ему. – Насколько крутые, солдат?

– Чертовски крутые.

Что-то хочет вырваться из него наружу. Выбраться из темноты на свет. Что-то, что он столько в себе подавлял. И Махмуд позволяет себе расслабиться. Позволяет алкоголю взять над ним вверх. Позволяет чувству свободы опьянить себя. Непобедимый. Перед глазами у него танцуют черные точки. Эрекция натягивает ткань джинсов.

– Ты остановился в отеле?

Все так легко складывается. Как будто он всю жизнь только этим и занимался. Как будто он имеет на это право. Как будто он свободен. Игра закончилась. Он всем все доказал. У него есть берет. Он может быть самим собой.

– А ты не теряешь времени зря, солдат, – улыбается мужчина. – Мне это нравится.

Они выходят из бара, проходят мимо стойки рецепции, поднимаются по лестнице на третий этаж. Во рту привкус пива. В воздухе запах краски и дерева и немного плесени. Ноги заплетаются. Все плывет перед глазами. Лестницы, коридоры, все кажется ему лабиринтом в заколдованном замке. Наконец, они подходят к двери, которая захлопывается за ними, отрезая от остального мира.

Пути назад нет. Сдерживать себя теперь бесполезно. Волна поднимается, подхватывает его и выбрасывает на постель. Голодные пальцы путаются в пуговицах, в ремне. Рот, губы, зубы, язык… Поцелуи больше похожи на укусы. Руки ласкают бедра, грудь, напряженную пульсирующую плоть. Обнаженная кожа трется об обнаженную кожу. Их тела тесно прижаты друг к другу. Махмуд позволяет этому случиться. Позволяет себе расслабиться и зайти так далеко, как это возможно. Отдается во власть волны. Позволяет себя унести.

После этого он мгновенно трезвеет. В светлой летней ночи больше нет ничего волшебного и необычного. Наоборот, она холодная, белая и беспощадная. Мужчина рядом с ним переворачивается на бок на дешевых гостиничных простынях и смотрит на Махмуда. На груди у него несколько седых волосков. Он улыбается. Глаза у него очень выразительные.

– Мне нужно идти, – говорит Махмуд. – Обратно в часть.

Он замолкает. Все кончено. Время истекло.

– Мне надо идти.

Он встает, надевает трусы и джинсы, натягивает белую футболку через голову, потом рубашку. Не завязывает кроссовки. Идет к двери, спотыкается, натыкается на мебель.

– Оставишь мне номер? – спрашивает мужчина.

Рука уже лежит на ручке двери, дверь уже приоткрыта. Так очевидно, что он торопится уйти, что Махмуд не знает, что ответить. Чувствуя себя жалким, он бормочет номер в надежде, что мужчина его не запомнит. Но втайне надеется, что тот запомнит и позвонит.

Невозможно определить время. Вечер сейчас, ночь или утро? Время остановилось. Триумф, стыд, свобода, несвобода – все перемешалось. Внутри пустота, но ноги тянут вниз, как будто налитые свинцом. Улицы Карлсборга ему незнакомы. Он не знает, куда идти, но, к своему удивлению, переулками выходит обратно к военчасти. Махмуд в недоумении обнаруживает, что у него в кармане пропуск. Охранник впускает его. Махмуд растерянно смотрит на мальчика, который старался придать себе грозный вид, когда его снимали на фото для этого пропуска.

Но, открыв дверь в казарму, он понимает, что все кончено. В спальне горит свет. Солдаты не спят. По тишине, улыбке, глазам он понимает, что он больше не один из них. И все становится понятнее с каждым вдохом, с каждым взглядом, с каждой секундой, что он стоит на пороге, как вор, застуканный на месте преступления. Махмуд ничего не говорит, но его вид говорит сам за себя. Незастёгнутая рубашка, растрепанные волосы. И он понимает, что пути назад нет. И что ему никогда нигде не стать своим.

Линдман первым нарушает молчание. Он поднимается, вырастает на свои два метра, надувается, как тяжелый воздушный шар, давит своими двумястами килограммами веса. Линдман приближается к Махмуду, встает совсем рядом. Махмуд чувствует исходящий от него запах лакрицы, пива и адреналина.

– Так…. – начинает он. – Мы знали, что ты трахал верблюдов, Бен Ладен. Но мы не знали, что ты и человеческими задницами интересуешься.

Смешки. Возгласы «да ну, отвали от него». Это Петров и Гланс. Но никто их не слушает. Всего одна ошибка – и пятнадцать месяцев тяжелого труда коту под хвост. Махмуд ничего не говорит. Он чувствует огромную усталость. Надо было остаться в городе. Зачем он вернулся? Он идиот.

– Что ты несешь, Линдман? – спрашивает он, смотря ему прямо в голубые шведские глаза.

Другие тоже встали. Мальм. Свенссон. Ландскуг. Турссон. Они приближаются к нему, как тени.

– Что я несу?

Линдман поворачивается к своему греческому хору, своим статистам.

– Я всего лишь сказал, что ты чертов маленький пидор, Бен Ладен. Я не прав?

– Не отпирайся, Шаммош. Мы видели тебя с тем педиком в баре. А потом вы ушли вместе.

Это Гланс. Он говорит это, отведя взгляд. С Глансом они были на дежурстве. Ему Махмуд помогал с мозолями и чтением карты. А Махмуду никто не поможет.