Код Маннергейма - Василий Горлов Страница 34

В одиночестве размышлял о конфликте и Никита Шаховцев. Он прекрасно понимал эту искреннюю девчонку, ее обиду и желание с помощью профессии отстоять справедливость. Конечно, неоправданная жестокость спецназовцев станет предметом специального разбирательства, и шеф службы информации не сомневался, что «Новости» получат официальное письмо с извинениями от ФСБ.

Похоже, юная госпожа Троицкая не понимает главного. Борьба с терроризмом — важнейшая государственная задача. И, рассказывая о терактах в эфире, необходимо учитывать политические реалии. В этом заключается элементарный долг каждого журналиста, который хочет сделать что-то полезное для своей страны. А это — тяжелая и отнюдь не всегда приятная работа. Чистеньким оставаться легко — стоя в сторонке и наблюдая за тем, как другие разгребают грязь и навоз. Работать и, если необходимо, четко выполнять приказы — куда сложнее. Проще — прикрывать собственное безделье разговорами о свободе слова. Никита Шаховцев хорошо понимает, чем одно отличается от другого, именно поэтому ему удалось создать лучшую в Петербурге телевизионную службу новостей.

Резкий тон журналистки и обвинения в трусости можно простить как проявления юношеского максимализма и пережитого ею сильного стресса. Но… Шаховцев снял с полки привезенную из Испании миниатюрную модель «Ниньи» — любимого корабля Кристобаля Колона, запаянную в бутылку зеленого стекла. Любуясь мелкими точеными из дерева деталями, он усмехнулся, представив себя на капитанском мостике каравеллы… Но сам факт бунта должен караться решительно и беспощадно. Как там у Гумилева:

…Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет. [10]

Черт! Он сморщился и положил ладонь на живот — начался приступ. Результат нервного дня и позабытых рекомендаций врача о необходимости регулярного питания — больной желудок тут же напомнил о себе.

Впрочем, произошедшее занимало далеко не всех, вынужденных коротать ночь в небольших комнатках «Новостей». Женщин-редакторов, на плечи которых ложилась основная нагрузка подготовки выпусков: ежедневная рутина выбивания или выпрашивания информации из официальных и не очень источников, организации съемок, написания и монтажа сюжетов и своевременной выдачи сделанного в эфир, — занимала вовсе не эфемерная свобода слова. Измученные продолжающимся почти сутки бесконечным днем, они думали о том, как бы умудриться хоть немного отдохнуть, чтобы сил хватило на всю рабочую неделю, до следующих выходных.

В эти счастливые дни можно спокойно поговорить с детьми и мужьями. Переделать массу необходимых домашних дел. И даже, если повезет, что-нибудь почитать. Или, — о, счастье! — наконец-то, заняться собственными лицами и телами. Скромные мечты рабочих лошадок о непритязательном отдыхе в привычном теплом стойле. Заместительница Шаховцева Маргарита Оганесян в очередной раз просматривала новостийные ленты информационных агентств в поисках свежих сообщений но, очевидно, все затихли до утра.

Так всегда и бывает при крупном ЧП. Сначала — лавинообразный поток информации. Позже, когда уже увезли раненых, а медэксперты занимаются телами тех, в чьей судьбе случившееся поставило последнюю точку, когда спецслужбы уже преодолели вечный хаос первых минут, а очевидцы, возбужденные и ощущающие свою значительность — «вот же судьба, — мужику, что рядом стоял, полголовы снесло, а у меня — ни одной царапины», — уже разъехались по домам, первый информационный поток превращается в редкие капли отдельных сообщений. Следующий день — это время комментаторов.

— Ну ничегошеньки нового нет! Может, федералы уже успокоятся и нас наконец отпустят домой? — мечтала вслух Оганесян, прихлебывая бог знает какую по счету порцию давно остывшего кофе.

— Ах, Маргоша, как бы это было замечательно! — как всегда эмоционально поддержала ее Лялечка Крикунова, — Мне завтра, то есть уже сегодня, утром маму к доктору везти.

— А мне с сыном надо в университет, — Ирина Мадзигон намеревалась успешно завершить эпопею по превращению сына-школьника в студента.

— А вот в «Ветке сакуры» суши-ланч — всего двести пятьдесят рублей, — меланхолично вставил реплику ведущий Егор Безупреков. У него имелся собственный метод релаксации: он просматривал ресторанные сайты.

— О, только не о еде, — застонала измученная голодом Маркина, явственно сглотнув слюну. — Может, позвонить в Москву — чего они себе думают?

Но осуществить конструктивную идею не успели — появился Шаховцев и сообщил, что московское начальство дало отбой — больше этой ночью экстренных выпусков не будет.

— Ура, ура! Домой, домой… А нас отвезут?

— Да, две развозки — юг и север… а мосты-то — разведены.

Редакция наполнилась оживленным гомоном. Шаховцев остановил убегавшую Маркину:

— Инна Соломоновна, Троицкую в расписание не ставить — только дежурства, впредь до особого распоряжения.

— Хорошо, завтра как раз некому дежурить во второй половине дня.

— Где она, кстати? Уже ушла?

— Вон ее вещи. Курит, наверное.

— Передайте ей, чтобы все свои материалы она оставила Искрометову — Выборгом будет заниматься он. Что у нас, кстати, завтра по этому поводу?

Пришлось возвращаться к доске с расписанием — обсуждать план съемок на завтра, давно превратившееся в сегодня. В замке во время перестрелки погибли двенадцать человек. Четверо — террористы, остальные — зрители и музыканты оркестра Мариинки. Необходимо прямо с утра ехать в театр и добиваться комментариев. Шаховцев, кроме того, настаивал, чтобы журналисты побывали в семьях погибших. Конечно, верх бестактности — лезть с камерой в осиротевший дом, но искреннее горе родственников сильно смотрится в информационных выпусках.

Оживленной толпой новостийщики спустились на крыльцо, обеспокоенные сейчас лишь одним — чтобы микроавтобус-развозка успел проскочить сведенные мосты в небольшую паузу между проводками судов по Неве. Маркина окликнула Анну:

— Троицкая, ты сегодня во второй половине дня дежуришь, и следующая ночь — тоже твоя.

— А сейчас?

— Сейчас все — гуляй, Вася. Только дозвонись Искрометову. Расскажи, где лежат твои кассеты из замка.

— Выборгом завтра будет заниматься он, — вмешалась в разговор явно довольная Арапова, — Вот так вот: с начальством спорить — вредно для здоровья.

— Ну, у тебя-то, Алена, с этим все в порядке. В смысле здоровья, — под общее хихиканье заметил Безупреков, намекая на ее рубенсовские формы.

Круглые щеки Араповой стали пунцовыми, но достойно ответить она не успела: к крыльцу одновременно подъехали два микроавтобуса, и все устремились занимать места.

— Ну вот, ждать меня не придется — я сейчас. — Сказала Анна Стасису и отправилась в редакцию.

Время, проведенное с ним, действовало удивительным образом: все отдалилось, стало не важным. Дышалось ей сейчас легко и свободно. Быстро дозвонившись сонному Искрометову и объяснив, где оставила кассеты, Анна подхватила куртку и рюкзак. Прыгая через две ступеньки, сбежала вниз, вскочила в гостеприимно распахнутую дверь джипа, а когда машина тронулась, сладко зевнула и поняла, что сейчас заснет. До улицы Бармалеева по пустынной в этот час Петроградской стороне — рукой подать, и, когда автомобиль остановился у парадной, Анна по-детски, до слез, зевая, пробурчала: