Метатель ножей - Стивен Миллхаузер Страница 33

Но самым популярным аттракционом сезона 1912 года, как ни удивительно, оказался громадный макет самой зоны отдыха, в точной пропорции и размером тридцать на двадцать пять футов. Он располагался на площадке третьего уровня и был окружен огороженными пешеходными дорожками с телескопами-автоматами. Макет изображал Кони-Айленд в мае 1911 года – как раз перед пожаром, что уничтожил «Сказочную страну». На макете с замечательными подробностями воспроизводилось сердце Кони-Айленда, от «Скачек с препятствиями» до «Сказочной страны», включая Набережный проспект, Русалочью аллею, множество переулков с барами и мюзикхоллами, дансингами и гостиницами, тирами и сувенирными лавками, а также пляж с двухпалубными пирсами и купальнями, – и все это пространство населяли крошечные механические куклы (играл оркестр, мужчина в соломенном канотье стрелял в стаю летящих жестяных уток, девочка на американских горках открывала рот и закатывала глаза). Детали были воспроизведены столь тщательно, что о макете говорили, будто все американские горки скопированы в нем до последней шпалы, музей «Эдема» – до последней восковой фигуры, включая стразы Дженни Линд [ [45], а все гостиницы – до последней рейки кресла-качалки на каждой веранде. Ходили слухи, что глядя в телескоп, можно увидеть не только точную копию каждого хитроумного автомата в каждом игровом зале и микроскопические буквы каждого кинетоскопа («Актеры и модели», «После купания», «Голышом в медвежьей шкуре», «Что видел антрепренер», но также сквозь изящные копии глазков кинетоскопов – мерцающие, дразняще смутные чернобелые картинки. Этот крайне популярный макет сделал Отис Стилуэлл, резчик карусельных лошадок – на досуге он создавал восхитительно подробные копии микроскопических каруселей, американских горок и комнат смеха, которые продавал в магазинчике на Набережном проспекте.

Вместе с изобретателем Отто Данцикером он вскоре станет одним из ближайших советников владельца-управляющего парка. Крошечный Кони-Айленд, привлекавший изумленное внимание как диковинная игрушка, служил более серьезной цели: уменьшив целый курорт до миниатюрного макета внутри своего парка, управляющий увеличивал размеры и мощь последнего; парк представлялся гигантской непостижимой вездесущей структурой; в то же время управляющий предлагал восхищенным толпам проявить легкое снисхождение к съежившимся до очаровательных игрушек аттракционам конкурентов.

Как и прочие владельцы парков развлечений на рубеже веков, владелец-управляющий «Эдема» столкнулся с необходимостью привлечь массы, желавшие удовольствий и возбуждения, ни в малейшей степени не поставив под угрозу предполагаемые ценности этих масс – никаких азартных игр, проституции и бандитизма, что пышным цветом цвели в любом закоулке Кони-Айленда.

Огородив свои парки и организовав полицейские патрули, владельцы добились беспрецедентного контроля. Но проницательный управляющий обнаружил другую проблему: новые, безопасные радости внутри ограды грозили сделать парки слишком ручными и предсказуемыми, толкнуть их на горемычный путь летних семейных кафе. Управляющий разрешил эту проблему блестяще, наняв труппу из тысячи восьмисот специально обученных актеров, изображавших хулиганство и другие пороки, исчезновение коих вызывало тайную тоску. Таким образом, среди аттракционов парка имелся ряд темных баров, сомнительных постоялых дворов и кривых улочек, вдоль которых выстроились подозрительные лавки, где посетители могли пообщаться с проститутками, карманниками, головорезами, пьяными матросами, сутенерами, мошенниками и гангстерами, уверенные, что специфический язык, шокирующие костюмы и вспыхивающие порой кошмарные драки входят в представление. Посетители парка, равно мужчины и женщины, особенно восхищались актрисами, игравшими проституток, и наслаждались, с близкого расстояния глядя на тревожащих, волнующих продажных девок, что звали к наслаждениям запретным, но притом безусловно и безопасно воображаемым. Клиентов, которые сами хулиганили либо вели себя оскорбительно, быстро выводили умелые парковые полицейские, бродившие по территории в форме или переодетыми. Поскольку не всегда удавалось сразу отличить актера в матросском костюме и с переводными картинками на предплечье, от настоящего матроса с настоящими татуировками, или же актрису с нарумяненными щеками и нахальными глазами, вышагивающую по аллеям меж киосков, от фабричной девчонки из Бруклина в жакете с искусственным мехом и соломенной шляпке с плакучим плюмажем, посетители парка пребывали в неком пьянящем замешательстве, чувствуя себя актерами и актрисами, играющими швей, учителей, кассиров, машинисток и лавочников – роли, к которым они теперь относились не так серьезно, как в том, другом мире работы и усталости.

Среди множества масок «Эдема» мелькали и маски самого владельца-управляющего. Вскоре выяснилось, что скрытный владелец любит незамеченным смешиваться с толпой и наблюдать работу парка вблизи, подслушивать отзывы об увеселениях и обдумывать перестройки и усовершенствования. Переодевшись парковым рабочим в кепке, жилете и с закатанными рукавами, ирландским лавочником в воскресном котелке, тромбонистом в мундире с эполетами, городским щеголем в полосатых брюках, галстуке-бабочке и канотье или бородатым евреем в длинном черном габардиновом пальто, управляющий бродил по парку, разглядывал толпу и прикидывал, как улучшить самые популярные места. Однажды, подслушав, как парочка жалуется, что «Прыжок влюбленных» разочаровал, поскольку сеть слишком быстро оборвала их полет, он опустил сеть на десять футов и обнаружил, что доходы повысились. Слухи о его присутствии не утихали, и посетители искали переодетого владельца-управляющего в толпе; он их уже несколько удивлял – человек, что невидимым бродил среди них, слушал их, наблюдал за ними и желал умножить их удовольствие.

Известно было только, что он не местный, из Манхэттена, поздно пришел в парковый бизнес, иу него, как говорили, водятся лишние деньги. Потом журналист по имени Уоррен Бёрчард написал длинную статью, напечатанную в специальном кони-айлендском приложении к «Бруклин Игл» (10 августа 1912 года). Анализируя развлечения Кони-Айленда, вычисляя тенденции, сообщая о доходах и затронув тему поведенческих моделей толпы, несколько абзацев Бёрчард посвятил новому владельцу «удивительного Кони» Чарльзу Сараби. Сараби, писал Бёрчард, – коренной житель Нью-Йорка, очередное воплощение загадочного американского феномена «человек, создавший сам себя». Отец Сараби торговал сигарами в лавке захудалой гостиницы в Манхэттене.

В детстве Чарльз с утра до ночи работал в сигарной лавке, и к девяти годам не только выучил ошеломляющее множество названий, цен и этикеток на коробках кедрового дерева, но и начал проектировать привлекательные витрины. В самой удачной стояла трехфутовая проволочная елка, увешанная рождественскими игрушками и дорогими «гаванами». В тринадцать он поступил в гостиницу коридорным. Там его смекалка, усердие и ум произвели впечатление на управляющего, Чарльз стал продвигаться по службе, и начав карьеру с портье, в двадцать один год стал помощником управляющего. Он ввел множество усовершенствований, в том числе – фруктовые деревья в каждом вестибюле, а в каждой ванной – современную сантехнику и стильную отделку: оформленные красным деревом души, латунные змеевики с подогревом для полотенец, ионические пилястры сиенского мрамора. Удача выпала ему несколько лет спустя: став уже владельцем-управляющим гостиницы, он решил заключить союз с новым универмагом в центре города. Вскоре он владел контрольными пакетами трех других универмагов, но состояние сделал в тридцать лет, когда реализовал в этих универмагах революционный проект «зон отдыха». Сараби прекрасно разбирался в поведении покупателей и заметил, что многие устают и раздражаются после двух часов ходьбы из отдела в отдел и поездок на лифтах и эскалаторах в поисках чего-то желанного, но наверняка необязательного. Он понимал, как важно, чтобы у покупателей сохранялось хорошее настроение и желание тратить деньги; а еще важнее – как можно дольше удерживать их в универмаге. Так родилась идея зон отдыха: маленьких оазисов покоя на каждом этаже, где клиенты могли расслабиться в приятной обстановке и прийти в себя после чудовищного насилия над нервной системой, учиненного современным универмагом с его бесчисленными аппетитными сокровищами. Зоны отдыха должны были создавать атмосферу уютной гостиной – мягкие кресла и кушетки, вязаные подушки, кружевные салфеточки, журнальные столики красного дерева с фарфоровыми лампами под абажурами с кисточками, а в углу улыбающаяся розовощекая девушка в жесткой синей униформе продает дымящиеся чашки чая и кофе со множеством пирожков, пирожных, печений и пряников. Зоны отдыха занимали драгоценное пространство на этажах, устройство их оказалось крайне затратным, однако они пользовались громадной популярностью, и через месяц стало ясно, что клиенты остаются в универмаге дольше и больше тратят. Конкуренты быстро скопировали новую методику, однако зоны отдыха Сараби всегда оставались самыми привлекательными, и он старался менять их, избегая однообразия: вскоре появились зоны отдыха в стиле английского паба, голландского коттеджа, викторианской гостиной, японской чайной комнаты и альпийского шале. Затем, вдохновленный своим успехом, Сараби обратился к более причудливому дизайну – джунгли Амазонки, итальянская площадь, поселение новоанглийских пуритан и трюм китобойного судна были спроектированы с крайней точностью и соответствовали если не самой Истории, то романтическим представлениям людей об экзотике. В поисках новых идей он бывал на международных ярмарках и выставках, где обрели популярность копии экзотических мест, а также – на больших курортах Восточного побережья, что заимствовали темы и приобретали реквизит на закрывающихся экспозициях. Ив 1908 году Сараби, приехав на КониАйленд, где не бывал с детства и где безуспешно пытался приобрести старую трехсотфутовую Железную Башню, когда-то представленную на Столетней выставке 1876 года в Филадельфии, поразился праздничной архитектуре трех новых парков с аттракционами – «Скачек с препятствиями», «Луна-парка» и «Сказочной страны», – а равно громадным, живым и транжирящим деньги толпам. Он немного зачерствел в своем торговом бизнесе; его энергия требовала нового выхода. Дело решил пожар, весной 1911 года уничтоживший «Сказочную страну». Город сомневался, стоит ли приобретать территорию в руинах, выставленную на продажу корпорацией «Сказочная страна», предлагавшей превратить пятнадцать акров старого парка и еще дополнительные пятнадцать акров, опустошенные пожаром, в новое городское место отдыха.