Водоворот - Фруде Гранхус Страница 33

Рино почему-то всегда считал, что в социальных приютах живут только совсем дряхлые старики, но мужчина, который открыл ему дверь, твердо стоял на ногах и смотрел вполне осмысленно.

– Да?

– Севалд Лиланд?

Старик взглянул на табличку с именами, как бы говоря, что инспектор отнимает у него драгоценное время, спрашивая очевидное, а потом кивнул.

– Впервые за восемьдесят девять лет моей жизни ко мне пришла полиция. Закон долго обо мне вспоминал, это делает мне честь. В чем меня обвиняют?

– Я здесь исключительно из-за своего любопытства, – Рино протянул старику руку. Тот пожал ее удивительно крепко.

– И что же вам интересно? Как заканчивается жизнь?

– Крушение «Хуртигрутен».

Старик криво усмехнулся и пожевал губами.

– Хорошие истории никогда не кончаются. А для меня у этой истории хороший конец, хотя сначала все выглядело очень мрачно. Но мне нельзя стоять долго на сквозняке. Я не переношу холод.

Севанд Лиланд провел инспектора в скромно обставленную комнату, Рино подумал, что старику пришлось многим пожертвовать, переехав в приют.

– Крушение…

Лиланд прошел к инвалидному креслу, оно было слегка наклонено, как будто, услышав звонок в дверь, подкинуло старика вперед.

– Вообще-то оно мне не нужно.

Старик нажал на кнопку в подлокотнике, и кресло, тихо жужжа, опустилось в удобное положение.

– Социальные службы всем выдают такие штуки. Так что мне его всучил один чересчур усердный доктор.

Старик укрыл ноги пледом и поправил положение кресла.

– Вот так. Порой меня спрашивают о крушении, хотя прошло уже много лет. Но раз уж этим вопросом заинтересовалась полиция, мне тоже становится любопытно. Поэтому я позволю себе спросить: вы мне расскажете, в чем дело?

Рино разглядывал старика. Севанд Лиланд был невысоким щуплым мужчиной, инспектор с трудом мог представить себе, как он барахтался в штормовых волнах, пытаясь удержаться над водой, а вокруг плавали его мертвые товарищи.

– Это связано с преступлением на Ландегуде.

Лиланд наморщил усеянный морщинами лоб.

– Рад слышать, что полиция наконец-то стала заниматься настоящими делами. Я думал, вы уже давно ничего не расследуете.

– Дело контролируется на высшем уровне, – солгал Рино.

– Хорошо. Таких гадов нужно упекать за решетку навсегда или, еще лучше – самих куда-нибудь приковывать. Если вы когда-нибудь замерзали так, что не могли ничего чувствовать или понимать…

– Он сидел на том же месте, где нашли вас.

Старик явно не понимал, о чем говорит инспектор.

– На маленьком камне между двумя скалами. Ана-тон Седениуссен, смотритель маяка, сказал, что именно на этом месте вас вынесло на сушу.

– И поэтому…?

– Нечто подобное случилось на пристани Амундсена. Пострадавшего нашли на том же месте, где в середине шестидесятых грузчик чудом выжил во время пожара.

– Видать, местную историю он хорошо знает…

– Мы ищем причину из прошлого.

Старик пожал плечами.

– Боюсь, я вряд ли смогу помочь. Я не бывал там бог знает сколько лет. Боюсь, я едва смогу отыскать то место. Конечно, мне очень жаль, что там произошло преступление, но я давно забыл о том, что случилось. Точнее, забыл о том ужасе и боли, которые меня переполняли. Я смог превратить поражение в победу и возблагодарил Создателя за ту ночь в ледяной воде.

Рино понял, что на этом рассказ не кончится.

– Вы, конечно, слышали, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами? Я могу это подтвердить. В какой-то момент силы покинули меня, я заглотнул морскую воду и почувствовал, как легкие содрогаются от боли. И в этот момент я ясно увидел всю свою короткую на тот момент жизнь, я понял, как глупо ее потратил, каким ничтожным правилам и ограничениям следовал. До меня дошло, что я сам себя ограничивал. 23 октября 1940 стал, во многом, вторым днем рождения для меня, хотя осознал я это не сразу. С тех пор я пытался донести до всех полученный мной урок, но жизнь устроена так, что мы предпочитаем учиться на собственных ошибках.

– Донести?

– Вы что, совсем не подготовились?

Старик строго взглянул на Рино.

– С середины семидесятых я стал приглашенным лектором в высшей школе. Преподавал философию. Мои лекции студенты прозвали «О жизни и смерти», видимо, они не совсем уловили смысл моих выступлений. Потому что на лекциях я говорил исключительно о жизни – я прославлял жизнь и те возможности, которые есть у каждого. Я очень счастлив, господин следователь. Тот судьбоносный осенний день сделал из меня хорошего человека.

* * *

На обратном пути Рино размышлял о скудном описании преступника. И Оттему, и Олауссен говорили о резиновом костюме, правильно ли он их понял? Они напоролись на что-то, напоминающее резину, и решили, что это водонепроницаемый костюм, так они сказали? Их держали мертвой хваткой, они ощущали что-то резиновое. Но, возможно, только руки были закрыты резиной.

Руки? Как у жертв? Руки в резиновых перчатках… Чтобы что-то скрыть? Или чтобы защититься от холода и ледяной воды? Может быть, преступник сам пережил что-то подобное? Возможно, у него есть следы от обморожения… или, более вероятно, от ожогов? Он сразу представил себе этого человека, вспомнил, как тот прятал руку за стопкой бумаг. Может быть, для того, чтобы полицейский не заметил его поврежденную руку?