Торговый центр - Эрик Богосян Страница 32

Голова откинута, руки обнимают колени. Мэл затвердел, как фарфор. Его нервная система схлопнулась, позволив остальным частям тела отдохнуть и восстановить силы. Он копил энергию, впитывал каждый звук, каждый шепот леса.

Горячий ветерок задел его щеку, и мысли развеялись. Он решил оценить свое положение. Человеческий организм, сто семьдесят пять фунтов. Но он не участвует в большой игре по херовым правилам. Он не просто еще одна работящая пчелка, он вообще не следует правилам. Он их нарушает. Он порождает хаос. Он убивает. Когда этим занимаются всякие крутые – будь то компании или правительства, – никому и дела нет. Только лохам не разрешается убивать. Вот оно, главное правило. Вот главное правило.

Мэл пустил словосочетание «главное правило» в плаванье по кипящему желе своего мозга. Из-за переутомления эта мысль оставалась отчетливой не больше минуты, а потом растаяла, как сахар в горячем кофе. Его тело отчаянно пыталось собраться, переварить печенья и молоко, отдохнуть, подумать. Но не могло, потому что амфетамин держал мешок с его внутренностями в постоянной готовности: улёт или убьёт. Его организм приближался к опасной черте, неумолимо, как у ласки, попавшей в капкан.

Ничего нового, все одно и то же. Его поредевшие волосы выцвели, зубы шатались, кожа была вся в нарывах и коросте. Но он все еще жив. Потому что знает, как успокоиться. Ему невероятно хотелось вскочить, открыть глаза и помчаться через лес, крича, стреляя горячими огненными ручьями. Но настоящее искусство в том, чтобы взять себя в руки и проложить себе путь сквозь это буржуазное болото, убивая, поджигая, так, чтобы все обоссались от страха.

Мэл много лет ничего не делал – просто занимал место. Сам он считал, что все остальные заняты тем же самым. Просто никто не хочет этого признавать. Словно тупые динозавры, застрявшие в смоляном озере, все притворяются, что все в порядке, а потом становится слишком поздно. Когда под конец жизни они оказываются на больничной койке в зловонной общей палате, в окружении семьи, эгоистичных детей, жалких друзей, эти полутрупы наконец понимают, насколько все это было бессмысленно. Понимают, что все походы по магазинам, воскресные встречи, школьные экзамены, продвижения по службе, пробки на дорогах, специальные выпуски по телевидению, далекие войны и сексуальные игры – все это приводило к nada! [15]

Мэл, несмотря на все свои неудачные карьеры – продавца в ателье смокингов, разнорабочего и сына, – был действительно жив, на самом деле жив, вот прямо сейчас. Быть живым в течение трех часов – это больше, чем удается большинству людей. И он впрыскивал свою жизнь в сердца и души и кровь всех этих милых людей, пытающихся его остановить. «Они должны быть благодарны, – подумал он. – Они все лунатики, бродят во сне, а я – будильник. Не мягкая музычка типа той, которой радиобудильник будил мамочку по утрам, а сирена, которая выдергивает мудилу из сна, и он задыхается, и его сердце гулко бухает, и мозги становятся на место».

Мэл собрал силы, дал желудку возможность поработать, попробовал починить изнасилованные клетки мозга. Его внутреннее зрение то проваливалось во что-то вроде комы, то выплывало оттуда, переключаясь с плоского черного ничто на кошмарный поход по серой пустыне, по лунным пейзажам ада. Пистолеты лежали под его поджатыми ногами. Рядом стояла спортивная сумка со всем необходимым. Он чувствовал себя прекрасно. И это – самое замечательное.