Сожжённые цветы - Яна Розова Страница 31

— Подумайте как следует! Может, в вашей жизни появились новые люди?

— Нет.

— Новые интересы?

— Нет.

Разговор не клеился. Поёрзав на месте, Седов спросил:

— А можно мне закурить?

Она обрадовалась:

— Хотите? Пойдёмте со мной!

На балкончике, выходящем из кухни, беседа пошла веселее. С сигаретой в пальцах Света ощущала большую уверенность в себе и обстоятельствах.

— А я кое-что забавное вспомнила. Вы говорили про пентаграмму? Так вот, мой однокурсник Гарик Симонян однажды нарисовал пентаграмму.

— Когда это?

— А ещё в институте. Мы устроили инсценировку шабаша на Вальпургиеву ночь, и Гарик рисовал плакаты. Он всегда хорошо рисовал, но родители Симоняна хотели, чтобы он имел престижное образование, и запихнули сына на истфак. Учился он хреново, да и вообще был идиотом. А к Вальпургиевой ночи нарисовал нам полную порнографию, в том числе и пентакль. Мы сначала не хотели этим зал украшать, но…

— Вальпургиева ночь, это когда?

— Ночь с тридцатого апреля на первое мая.

— А вот этот ваш «Молот ведьм»…

— Чего это он наш? Он инквизиторский. Злая гадость, хуже «Майн кампфа». Но, знаете, именно гадость — самое интересное для изучения. Так и получилось, что мы все стали писать по «Молоту» курсовые, а потом и дипломы.

— Я тоже почитал его, — заметил сыщик. — Жуть. Но что в нём интересного?

— Ну, например, почему именно женщины становились ведьмами? Почему они признавались в ведовстве и даже без пыток наговаривали на себя? Неужели же люди действительно верили в колдовство?..

— А кто организовывал тот шабаш?

— Мы впятером. Сначала прочитали лекцию, потом показали инсценировку шабаша, а потом была дискотека. Мы этого не хотели, но профком…

— Только вы впятером?..

— Нет. Ещё актёр Артур Веселовский — он должен был вести мероприятие, но нажрался вместе с Ванечкой — это мой муж — и Симоняном…

— И как всё прошло?

— Резвились до упаду, до сих пор сокурсники вспоминают!

— И никаких эксцессов?

— Нет, по-моему… Ах, да! Симонян нам вредил.

— Каким образом?

— Он подмешал в курительницы коноплю. Мы благовония разожгли для полноты впечатлений, а он, негодяй, решил повеселиться. Все надышались, обалдели, а у Веселовского начался какой-то приступ. Нам здорово попало от администрации за наркотики. Сказали, что это мы допустили! Ванечка помог нам тогда: сказал папе-ректору, что мы не виноваты. Нас и отпустили с миром, а то бы уголовное дело завели!

— А что с актёром случилось?

— Ну, вроде бы Веселовский был подвержен припадкам типа эпилепсии: стоило ему напиться и перевозбудиться, как он превратился в бесноватого. Симонян подпоил его, а шабаш получился довольно эффектным: хеви метал, красные огни, голые девки танцуют! Веселовский и соскочил с катушек. Орал что-то невообразимое. Между прочим, мне Геля сказала, что он выкрикивал слова из ритуала сатанистов! Откуда Веселовский их знал?

— А Геля откуда?

— А Геля вычитала в одной книжке. Она чем только не увлекалась!

Света замолчала, потому что её собеседник любовался ею уже слишком откровенно — попросту говоря, пялился. Она вопросительно посмотрела на него, заставив сообразить, что он ведёт себя неприлично. Седов растерянно похлопал белёсыми ресничками, и спросил:

— Значит, ничего нового в вашей жизни не происходит?

— Разве что эти письма… — вспомнила она. — Письма стали приходить по электронной почте. Странные такие, непонятные.

— От кого?

— Да откуда я знаю! Я и прочитать их полностью не смогла.

— Как это?

Света повернулась к Седову. Он щурился от солнца, напряжённо следя за её лицом. Она отметила про себя — какие смешные у него веснушки! — и объяснила:

— Там были вложения. Я попросила мужа открыть их, а он сказал, что ему некогда. Так я и не узнала, что там было.

— А то, что прочитали?

— Ой, вообще бред! Отрывки из одного романа. Я долго думала — откуда, потом вспомнила: это «Легенда об Уленшпигеле». Сцены пыток. Ну, там кости ломают инквизиторскими орудиями, и на дыбе… Всякое такое. Сумасшедший прислал. А вложения, наверное, ещё хуже. Так что я не стала убиваться, когда эти письма из компьютера пропали!

— Когда пришло первое письмо?

— В конце марта.

— А подпись стояла?

— Да. Две буквы: «З. А.». Вы думаете, что… Пожары в церквях и мои письма связаны? Павел Петрович, скажите честно, в газетах правду написали про тела? Не врите мне!

Он закурил новую сигарету, окидывая окрестности тоскливым взглядом. Света ждала. Седов набрал в лёгкие воздух — и вдруг раздался звонок в дверь. Света, всплеснув руками, бросилась открывать.

На этот раз гость был тот самый, долгожданный!

— Федька! Приехал! — счастливо пищала она, пока брат кружил её по коридору, смеясь и целуя волосы.

Вспомнив о Седове, Света обернулась и заметила его снисходительную улыбку, которую он поспешил стереть с лица, как только понял, что попался.

Света вновь сосредоточилась на брате. Она гордилась им — таким раскованным, современным, успешным, похожим на неё и совсем не похожим. Ей нравилось в нём всё, даже эта клоунская манера одеваться — такую одежду носили Федины приятели в Лондоне, а брат не собирался менять привычки в угоду своим работодателям.

Вот и сегодня он был одет «по-британски»: в оранжевые штаны, узкие в щиколотках, и с ширинкой, размещавшейся чуть ли не в области колен, а также зелёную толстовку и дутую жёлтую безрукавку.

— Йоу, Светка, зацени мой причесон!

— Ошеломительно, — ответила она, разглядывая круто-модно-перцово выстриженные волосы.

— Чо за чувак? — спросил он, кивнув на Павла Петровича. — Твой типа любовник?

— Нет ещё, — схамил Седов, протягивая Фёдору ладонь для рукопожатия.

Тот рассмеялся и крепко стиснул Пашину руку.

— Это Павел Петрович Седов…

— Да тут уже целая собачья свадьба!

Услышав этот голос, можно было представить крупного краснолицего мужика. Однако, хозяин квартиры-музея имени себя Фирсов Иван Константинович оказался худощавым лысоватым человеком среднего роста с высокомерным выражением лица и брезгливыми манерами. В институтские времена он считался красавчиком, и до сих пор мнил себя им, что Светку уже не смешило, не злило и не огорчало. К мужу она относилась философски — как к плохой погоде или назначенной доктором диете. Если некуда деваться, то нечего и нервничать.