Попкорн - Бен Элтон Страница 31

— И еще. В жизни все не так остроумно.

Остроумно? Странно было слышать это слово от такого грязного отребья, как Уэйн.

— Ну, например, в «Обыкновенных американцах», когда двое парней засовывают руку повара в кухонный комбайн. Помнишь ту сцену?

Брюс, конечно, помнил. Это был триумф его жесткого черного юмора. «Кино для нового поколения», как кто-то, кажется, сказал, а если не сказал, то следовало бы.

— Так вот, это было остроумно, — пояснил свою мысль Уэйн. — Они засовывают руку повара в кухонный комбайн, и кровь вперемешку со всякой дрянью летит им на костюмы. Один из них говорит: «Черт, это же итальянский костюм», — обхохочешься: бедный-несчастный повар орет, потому что у него кровавый обрубок вместо руки, а этот мужик озабочен своим костюмом!

Уэйн от души рассмеялся. «Неоготика», — сказал бы кто-то, — «постмодернистский нуар». Уэйн же просто считал, что это клево.

— А дальше? Дальше — лучше: мы знаем, что босс этих громил поручил им сгонять в шикарный отель и пришить там черного парня. Ясно, что в крови они ехать не могут. Но если они не выполнят работу, то босс замочит их самих. И вот два крутых чувака идут в химчистку, раздеваются до трусов, а мужик, который там работает, — педик-недомерок в обтягивающих шортиках, — им и говорит: «Не волнуйтесь, ребята, я отлично умею выводить пятна с дорогих тканей. У меня у самого атласные простыни». Уже смешно, но это еще не все: мы знаем, что один из громил терпеть не может педиков, ну просто ненавидит их, как маньяк. Так вот он вынимает из трусов свой гигантский «Магнум» и превращает педика в решето — полголовы как не бывало. А другой жутко злится и говорит: «Эй, ты что, как мы теперь отчистим костюмы?» Делать нечего, приходится им самим разбираться, что да как, и когда они наконец-то едут в отель мочить негра, костюмы у обоих будто с детского плеча, — недомерки, вроде того педика, потому что сели от стирки. И это, должен заметить, высший пилотаж, Брюс. Как я уже сказал, это остроумно.

Брюс молчал. Обычно, когда кто-нибудь начинал ему пересказывать его же собственные фильмы (что часто случалось), он говорил: «Спасибо, очень вам признателен», и тут же старался отделаться от собеседника. Но в том, как хорошо знал его творчество этот ужасный человек, было что-то завораживающее.

— Не сосчитать, сколько раз Уэйн видел ваш фильм, — сказала Скаут.

— Да хрен знает сколько! — подтвердил Уэйн. — На рекламном щите было написано, что «Нью-Йорк таймс» назвала его ироничным и революционным. А я думаю, это просто классика — ну, то, как всех мочили. Очень остроумно.

Затея Брюса явно не удалась. Он хотел получше узнать своего тюремщика, заглянуть ему в душу. Вместо этого получил интерпретацию своих же собственных идей.

И тут в памяти Брюса что-то шевельнулось. Зеркала. Что-то по поводу зеркал. Тогда ему тоже не дали додумать эту мысль.

Дзззынь… Дзззынь…

Все подпрыгнули от неожиданности, включая Уэйна.

Дзззынь. Домофон на стене не собирался замолкать.

— А это еще кто, Брюс? — Уэйн вскинул пистолет. — Утро после вручения «Оскара». Должны же люди понимать, что у тебя есть все основания спать без задних ног после веселой ночки. Ты там никакой сигнализации не включал, Брюс? Потому что, если включал, глазом моргнуть не успеешь, как будешь мертв.

— Нет, господи, нет! — проговорил Брюс. — Наверно, это моя жена. Мы собирались обсуждать развод. Боже мой, она на полтора часа раньше.

Скаут запищала от восторга. Сначала Брук Дэниелс, а теперь еще и Фарра Деламитри. Своего рода эксклюзивная версия какого-нибудь глянцевого журнала.

— Фарра Деламитри? Я, кажется, где-то читал, что ты готов ее убить.

— Это такое выражение, — ответил Брюс. — К тому же вырванное из контекста.

Снова зазвенел звонок, на сей раз более настойчиво.

Брюс взглянул на Уэйна.

— Пожалуй, я не буду брать трубку, хорошо?

Между Брюсом и его женой немного осталось добрых чувств, и он желал ей иногда всяких ужасных вещей. Однако Брюс был не настолько мстителен, чтобы приглашать ее пообщаться с Магазинными Убийцами. К сожалению, от него зависело не много.

— Ну, у тебя же встреча, так зачем от нее отказываться? — сказал Уэйн. — К тому же наверняка она заметила твой хренов «ламборджини» и знает, что ты дома. Я не хотел бы, чтобы она тебя в чем-то подозревала.

Снова звонок.

— Слушай, не надо больше никого в это втягивать. Ну, то есть…

Уэйн старался проявлять терпение.

— Мы никого и никуда не будем втягивать, Брюс. Просто пригласи ее в дом, обсудите, что собирались, а потом пускай уходит.

С огромной неохотой Брюс подошел к домофону и поднял трубку. На другом конце послышался резкий нью-йоркский акцент.

— Господи, Карл! — сказал Брюс. — Ты соображаешь, сколько сейчас времени? — Он приложил руку к трубке и повернулся к Уэйну. — Это не жена, это мой агент, Карл Брезнер. Он утверждает, что должен со мной поговорить. Причем срочно.

— Не будь тут нас со Скаут, только ты и Брук, открыл бы?

— Я… — Брюс знал, что слишком медлит с ответом, так что убедительно солгать не удастся. — Наверно, открыл бы, если дело срочное.

— Скажи ему, что сейчас за ним спустятся, — велел Уэйн.

Он спрятал автоматы за диванные подушки рядом со Скаут. Один пистолет положил в карман, еще один Скаут сунула под диванную подушку у себя на коленях.

— Я схожу к воротам и впущу Карла, чтобы он мог немного с нами поболтать. Не хочу угрожать, но мы со Скаут будем наготове, и если кто-то попытается что-нибудь выкинуть, я его пристрелю, понятно? Так что сидите тихо, пока не приду. И имейте в виду: никаких подозрительных действий.

Он был у выхода, когда его остановила Скаут:

— Уэйн, милый, а как же голова?

Он засмеялся. Вернувшись, снял голову с лампы и бросил в мусорную корзину.