Карибский реквием - Брижит Обер Страница 31

Нет, ну какое трепло! Следовало незамедлительно расставить все точки над «i».

– Вы что, совсем тупой? Вы мне не нравитесь, понятно, совершенно не нравитесь. Вы мне просто отвратительны. Трясите своей ширинкой где-нибудь в другом месте, а меня оставьте в покое, вам ясно?

– О'кей, я все понял, спасибо за письма и прощайте… Я ухожу с разбитым сердцем, моя душа сотрясается в немых рыданиях… – бормотал Даг, неумолимо приближаясь.

Луиза сделала шаг назад, ее ноги зацепились за грабли, и она чуть было не упала навзничь. Даг подхватил ее и привлек к себе. Он почувствовал, как к его животу прижались ее груди.

– Оставайтесь с нами, милое дитя.

– Немедленно отпустите, или я закричу!

– О! Я просто обожаю подобные диалоги, теперь мне полагается ответить: «Ты будешь моей, сука, хочешь ты этого или нет!»

– Ублюдок!

Даг даже не успел спросить себя, почему это в последнее время все встреченные им женщины имеют тенденцию называть его ублюдком, идиотом, кретином или, на худой конец, болваном, как в одном из окон дома загорелся свет и мужской голос, в котором он узнал голос мускулистого Марселло, прокричал:

– Луиза? Это ты?

– Да, я услышала какой-то шум, ankavin,paniproblem! [52]

– Лгунья, – прошептал Даг, прижимая ее к себе.

– Иди ложись, – велела Луиза брату, пытаясь вцепиться Дагу в физиономию.

– Ты уверена?

– Да, говорю же тебе. Ты разбудишь маму…

– Kakila? [53] Это Франсиско?

– Да нет же. Ankavin, сколько можно повторять.

Она билась изо всех сил, пытаясь освободиться. Даг внезапно отпустил ее, и она, не удержавшись, упала в траву.

– Луиза?

Голова брата показалась в дверном проеме.

– Я упала, черт побери! Закрой дверь, слышишь?

Даг отступил в тень деревьев. Улыбаясь, он смотрел, как она поднимается, мстительно грозит ему кулаком и возвращается в дом. Дверь тотчас же захлопнулась. Приятная была беседа.

Теперь письма.

Отец Леже по-прежнему спал. Даг проскользнул в комнату, бросился на кровать и стал рассматривать свою добычу: пухлый конверт, откуда выпали страниц тридцать, покрытые крупным, изломанным почерком. На каждом письме в правом верхнем углу стояла дата. Он быстро выбрал четыре послания, которые относились к интересующему его периоду.

Моя дорогая, у меня здесь все хорошо, работа нетрудная, коллеги приветливые, начальник лаборатории очень симпатичный человек, так что обо мне не беспокойся. Я надеюсь, что у тебя и у детей тоже все в порядке.

Несколько дней назад этот подонок Джонс приезжал сюда к Лонге (это здесь главный начальник), и мы с ним столкнулись в коридоре. Он со мной даже не поздоровался. Ты представляешь, почти четыре года я работал под его началом, а это дерьмо со мной даже не здоровается, а ведь это он сам во всем виноват. Ему следовало бы просить у меня прощение на коленях, потому что та женщина была изнасилована и убита, – это чистая правда; и из-за того, что я осмелился сказать правду, теперь я должен жить вдали от тебя и от детей. Этот мир просто отвратителен, особенно для таких, как мы. Будь я белым, Джонс не осмелился бы отправить мое донесение в мусорное ведро. Впрочем, я не собираюсь без конца пережевывать свои неприятности и волновать тебя. Я питаюсь хорошо, и бессонницы у меня нет. Так что ни о чем не беспокойся.

Но когда я думаю о том, что этот пьянчужка даже не заметил ни кровоподтеков на малых губах, ни вагинальных разрывов и уверяет, будто она якобы могла пораниться, когда падала! На что она, интересно, падала? На отвертку? Прости меня, все никак не могу остановиться.

Я должен заканчивать письмо, потому что сейчас придет почтальон. Крепко обнимаю тебя, поцелуй от меня детей, скажи им, чтобы слушались, а то папа приедет и отшлепает.

Любящий тебя Луис.

В двух следующих письмах говорилось, в общем, о том же самом, нового ничего не было. Чувствовалось, что Луис никак не мог примириться с этим переводом на другое место работы.

«И он был прав, – вздохнул Даг, поднимаясь с постели. – Если бы его тогда выслушали, возможно, удалось бы предотвратить убийство Дженифер Джонсон». Развернув четвертое письмо, датированное апрелем 1977 года, он быстро пробежал первые строчки и внезапно остановился, словно парализованный.

… Я только что прочел в газете, что они нашли у нас еще одну повешенную женщину в Бас-Тер. На этот раз вскрытие делал Андревон, и он-то увидел, что речь идет об убийстве! Это доказывает, что я тогда был прав! Я не хочу рисковать потерять свое место, оно слишком нужно нам обоим, но молчать до бесконечности я тоже не намерен. Итак, я связался с нашими инспекторами, которым поручено дело, и все им рассказал, оговорив, чтобы имя мое ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не упоминалось, что я просто хочу облегчить им расследование. А сам я больше этим не занимаюсь, хватит. Пусть теперь полиция ломает голову. Единственное, что я хочу, так это заработать побольше денег для нас…

Даг не мог удержаться и присвистнул сквозь зубы. «Выходит, Родригес связался с Даррасом и Го. Значит, эта сволочь Го прекрасно знал, что Лоран Дюма была убита. Почему же он не подал виду? Разве что… – Даг нервно шагал взад и вперед по комнате, – разве что толстяку кое-что известно о деле Лоран и это „кое-что" он боится раскрыть».

Даг раздраженно отбросил письма. Все было ужасно запутано, и не только из-за того, что прошло уже столько времени, но и потому, что за всем этим чувствовалась коварная рука умного и жестокого убийцы, хладнокровного, способного рисковать и умело путать карты. Человек, убивший всех этих женщин, действовал не в приступе гнева и не в опьянении. Даг был убежден, что он совершал это ради удовольствия, подобно тому как ребенок мучит насекомое. И, притаившись во тьме, он с порочной ухмылкой наблюдал за отчаянными усилиями Дага…

Он решил, что пытаться заснуть не имеет смысла. Самое время сейчас вновь взглянуть на папку с делом Джонсон.

Даг бесшумно открыл дверь и приблизился к отцу Леже, который даже не пошевелился. Для человека, страдающего бессонницей, он спал слишком крепко! Даг поискал взглядом досье. Куда он мог его засунуть? Возможно, отец Леже решил его просмотреть перед сном… Он приблизился к священнику. Ни на коленях, ни рядом на кресле ничего не было. На письменном столе тоже. Что он с ним сделал? Даг обследовал диван с обивкой в цветочек, крохотную кухню, этажерки, опустился даже на четвереньки, чтобы посмотреть под буфетом: ничего. Ему неудобно было будить спящего. Это досье, конечно же, было где-то здесь. Он вернулся в комнату: может быть, он сам унес его и забыл об этом. Ничего. Черт. Он опять прошел в гостиную, задумчиво поскреб щеку. Священник продолжал спать, несмотря на шум, который Даг производил, осматривая дом… Он склонился над креслом: может, кюре сидит на папке? Ничего.