Номер 19 - Александр Варго Страница 31

«Пожалуйста, открой глаза, – взмолился Рик. – Пожалуйста».

Ксения не двигалась.

Рядом с ним неожиданно возник Снаф.

– Я смотрю, ты тут прочно обосновался, – хихикнул он, пихая в бок Рика. – Как на перекур к этой курочке ходишь.

– Тебя это не касается, – глухо ответил Рик. – В четырнадцатой камере умер старик. Оттащи его в утилизационный отсек, для кухни он не предусмотрен.

Снаф недовольно скривил пухлые губы.

– Не тебе мне указывать, повар, – хмыкнул он. – У меня есть свои начальники. Так что прибереги приказы для своих подчиненных.

Рик промолчал.

– Послушай, что ты, правда, запал на эту дурочку? – снова заговорил «поросенок». – Я же вижу, ты хочешь вытащить ее. Если это так, то ты еще шизанутее, чем клиенты клуба.

– Вали отсюда, – бросил Рик.

– Ты можешь свернуть ей шею, – не унимался Снаф. – И тогда для нее все быстро закончится. Но это грубое нарушение Инструкции.

Рик вздрогнул – этот жирный урод в свинячьей маске словно читал его мысли.

– Только несостыковка одна будет, – со всезнающим видом сказал «поросенок». – Если клиенты не заимеют свою игрушку на Вечеринку, родня этой курицы, что сейчас в камере, не получит премию. Таковы правила «Эдема», и ты знаешь их не хуже меня. Так что хорошо подумай, прежде чем решишься на какой-нибудь выкрутас.

Услышав шуршащий звук, Рик обернулся. Его лицо перекосилось, когда он увидел, что Снаф вытаскивает из штанов наружу член.

– Загороди меня, Рик, – сказал он, пыхтя от напряжения. – Дай мне кайфануть… А я потом прикрою тебя… Уж слишком сладко выглядит эта ссыкуха…

Помощник шеф-повара повернулся к извращенцу, глаза его сверкали яростью.

– Я оторву твой хер и засуну его в задницу, – процедил он, с силой толкнув «поросенка». – А потом обсудим Инструкцию.

Не удержавшись, Снаф рухнул на пол. Во время падения он прищемил пенис «молнией», заверещав от пронзительной боли.

– Убирайся, – приказал Рик.

«Поросенок» с трудом поднялся на ноги.

– Уе…к, – с бешенством выдохнул он. – Надеюсь, твой собственный хер сгниет и отвалится!

Кое-как застегнув ширинку, он захромал прочь.

Рик проводил его равнодушным взглядом. Если бы не обстоятельства, он с нескрываемым удовольствием прихлопнул бы это подонка, как вонючего клопа.

«Господи, прости меня за эти мысли».

Из клетки донесся тихий вздох, и Рик замер, повернувшись на звук.

– Ксюша? – вполголоса позвал он, видя, как девушка шевельнулась. Веки Ксении задрожали, лицо исказилось от боли. Она открыла глаза, приподняв голову.

– Это вы, – прошептала она, вымученно улыбнувшись.

– Я просто… хотел тебя увидеть… – Рик замешкался, увидев крючок, застрявший в щеке несчастной дурочки.

«Неужели она ничего не чувствует?!» – в смятении подумал он.

– А я боялась… что не увижу вас, – снова шепнула Ксения. – Говорить… больно.

Она вздохнула, и, неуклюже подтянув к себе переломанные ноги, поморщилась. Глаза Рика не могли оторваться от ее неестественно вывернутых ступней. Сломанные кости выпирали уродливыми шишками, словно вот-вот, и они проткнут кожу.

«Звери. Звери, – безостановочно стучало в его мозгу. – Боже, что вы с ней сделали?..»

– Бог с тобой, дитя, – только и смог вымолвить он, перекрестив Ксению.

– Бог со мной, – разлепила губы пленница. – Но сегодня Он меня не спасет.

«Иногда Бог жесток, – с печалью подумал Рик. – И нам сложно понять, почему Он позволяет так рано уходить из жизни… особенно таким безвинным душам, как ты».

– Почему так… горит горло? – спросила она. – Будто там стекло…

«Потому что ты сорвала глотку от криков», – про себя ответил помощник шеф-повара.

Взгляд Ксении сместился ниже и она наконец спохватилась, неуклюже загораживая растерзанную грудь тонкими руками.

– Я поняла… что Бог бессилен… как только увидела этих… детей, – вновь заговорила она. Каждое слово давалось девушке с неимоверным трудом, словно ей приходилось волочить в гору мешок с камнями. – Никогда не думала… что в детях… столько зла…

Рику нечего было ответить. Да он и не пытался поддерживать беседу с бедняжкой, находящейся в полуобморочном состоянии. Он просто смотрел на нее с выражением подавленного безмолвия, чувствуя, как его душат слезы.

– Вы… не видели Свету?

Он качнул головой.

Ксения уставилась на изодранное крючками предплечье.

– Узнайте, пожалуйста, – всхлипнула она и приподняла дрожащую руку, разглядывая жуткие раны. – Вдруг ее посадили в другую клетку. И она зовет меня на помощь? А я… – Она перевела взгляд на искалеченные ноги. – Я даже ходить не могу…

Рик тяжело вздохнул.

«Твоя сестра наверняка сейчас спит и ждет пополнения счета на своей карте…»

– Вы… можете запомнить адрес? – вдруг спросила Ксения. – Если… вдруг получится, что вы с ней встретитесь? Скажите ей, что я… я все еще жду, что она меня заберет отсюда…

– Конечно, могу, дитя.

Ее искусанные губы вновь тронула слабая и неуверенная улыбка.

– Когда вы… так говорите, мне… очень спокойно. Как будто вы… меня давно знаете… Слушайте и запо… запоминайте.

Она продиктовала адрес, и Рик трижды повторил его про себя.

– Ты когда-нибудь слышала про Ксению Петербургскую? – спросил он.

Она покачала головой.

– У тебя есть тезка, – воодушевившись, продолжал Рик. – Православная святая, юродивая. Петрова Ксения Григорьевна… Любовь к ближним и их спасение стали основой ее подвига… Многие считали ее безумной. Но она со смирением терпела людские насмешки. В память о ней на Смоленском кладбище построили часовню… Твое имя не случайно. Оно дано тебе Богом, Ксения.

– Я ничего это не знала… – призналась пленница. – Наверное, быть святым… очень тяжело… Я бы так не смогла…

– Ты знаешь еще какую-нибудь молитву, Ксюша? – мягко спросил Рик. – Отче наш?

Девушка устало кивнула.

– Дай мне свою руку. И мы прочтем ее вместе, – сказал он, и Ксения, наклонившись, доверчиво протянула окровавленную ладонь сквозь решетку. Рик крепко сжал ее, поразившись, какими холодными были у девушки пальцы. Это чувствовалось даже сквозь материю перчаток.

– Отче наш… иже еси на небесах, – чуть слышно заговорил он. Рик специально говорил медленно, чтобы Ксения поспевала за ним.

– …да святится… имя Твое, – вторила ему она. – Да приидет Царствие Твое…

Когда молитва закончилась, она подняла на него преисполненные мукой глаза: