Подозреваемый - Дин Кунц Страница 31

– Два миллиона. Если на то пошло, – в голосе Энсона слышалась только грусть, без толики злобы, – я бы не заплатил два миллиона для того, чтобы выкупить тебя, так что Холли умерла в тот самый момент, когда ее похитили.

Лицо Митча превратилось в маску, а горло забила каменная крошка, которая не пропускала ни слова.

– Некоторые люди, которых я консультировал, иной раз натыкались на варианты, способные принести им крохи, а мне – очень даже много. Не по моей основной работе, потому что эти проекты несли в себе немалую криминальную составляющую.

Митч пытался сосредоточиться, услышать то, что говорил Энсон, но в голове стоял грохот: его представления об одном из самых близких ему людей рушились, как стены дома, съеденного термитами.

– Люди, похитившие Холли, – это команда, которую я собрал для реализации одного из таких проектов. Они получили приличные деньги, но узнали, что моя доля оказалась больше, чем я им говорил, и теперь их обуяла жадность.

Значит, Холли похитили не только потому, что у Энсона хватало денег для выкупа, но и по другой причине, главной причине: Энсон обманул ее похитителей.

– Они боялись выйти прямо на меня. Я представляю собой немалую ценность для некоторых серьезных людей, которые разорвут любого, кто посмеет меня задеть.

Митч предположил, что очень скоро встретится с одним из этих «серьезных людей», но, какую бы угрозу ни представлял для него этот человек, она была смехотворно мала по сравнению с предательством брата.

– По телефону они сказали, что убьют Холли, если я не выкуплю ее, а потом застрелят тебя на улице, как застрелили Джейсона Остина. Тупоголовые младенцы. Они думают, что знают меня, но понятия не имеют, каков я на самом деле. Никто этого не знает.

Митч дрожал всем телом, потому что внутри у него все похолодело, мысли напоминали снежный буран.

– Джейсон, между прочим, входил в их команду. Безмозглый серфингист. Он думал, что его дружки намереваются застрелить собаку, чтобы ты понял серьезность их намерений. Застрелив его, они убедили тебя куда как больше, да еще увеличили долю, которая должна достаться каждому.

Разумеется, Энсон знал Джейсона так же давно, как Митч. Только, в отличие от младшего брата, все эти годы поддерживал с ним отношения.

– Ты хочешь мне что-нибудь сказать, Митч?

Возможно, другой человек задал бы тысячу злых вопросов, высказал горькие упреки, но Митч сидел как истукан, слишком велико было эмоциональное и интеллектуальное потрясение: там, где раньше бурлила субтропическая природа, воцарилась арктическая пустыня. Новая реальность была для него Terra incognita [18], и этот человек, внешне неотличимый от его брата, был не братом, которого он знал всю жизнь, а полнейшим незнакомцем.

Энсон, похоже, принял молчание брата за вызов, возможно, даже за оскорбление. Наклонился вперед, желая увидеть хоть какую-нибудь реакцию. Говорил он все тем же мягким голосом любящего брата, как будто его голосовые связки не могли перестроиться на более резкий тон.

– Чтобы тебе не казалось, что ты значишь для меня меньше, чем Меган, Конни и Портия, я хочу кое-что прояснить. Я не помогал им деньгами. Все это вранье, братец. Я тобой манипулировал.

Поскольку он слишком уж явно ждал ответа, Митч предпочел промолчать.

Человека, заболевшего лихорадкой, может бить озноб, вот и взгляд Энсона оставался ледяным, хотя чувствовалось, что внутри у него все кипит.

– Два миллиона не разорили бы меня, братец. По правде говоря, мое состояние приближается к восьми миллионам.

Митч по-прежнему молчал.

– Яхту я купил в марте. А с сентября я буду давать консультации в море, через спутниковую антенну. Свобода. Я ее заработал, и никому не получить от меня даже двух центов.

Дверь библиотеки закрылась. Кто-то пришел и хотел, чтобы дальнейшее происходило без лишних свидетелей.

Поднявшись с кресла, с пистолетом на изготовку, Энсон еще раз попытался добиться от Митча хоть какой-то реакции.

– Надеюсь, ты найдешь хоть какое-то утешение в том, что для Холли все закончится раньше, чем в полночь с субботы на воскресенье.

Уверенность в себе и грациозность высокого мужчины, который появился в библиотеке, определенно говорили за то, что в его роду были пантеры. Серо-стальные глаза сверкали любопытством, ноздри ловили какой-то ускользающий запах.

Энсон же продолжал, обращаясь к Митчу:

– Меня не будет дома, когда они позвонят завтра в полдень, они не смогут найти меня по мобильнику и поймут, что со мной у них ничего не вышло. Убьют ее, тело где-нибудь спрячут и смоются.

Уверенный в себе мужчина был в элегантных кожаных туфлях, брюках из черного шелка и серой шелковой рубашке, под цвет глаз. Золотой «Ролекс» сиял на руке, поблескивали отполированные ногти.

– Пытать ее они не будут, – Энсон все говорил. – Это блеф. Скоре всего, даже не изнасилуют перед тем, как убьют, хотя я на их месте, конечно же, изнасиловал бы.

Двое крепких мужчин вышли из-за кресла Митча, взяли его в клещи. Каждый держал в руке пистолет с глушителем, а такие глаза, как у них, человек обычно видел в зоопарке, стоя у клетки с хищником.

– У него оружие под пиджаком, на пояснице, – сказал им Энсон. Добавил, уже Митчу: – Я нащупал его, когда обнимал тебя, братец.

Теперь Митч задался вопросом: а почему он сам ничего не сказал Энсону о пистолете, когда они ехали в «Экспедишн» и их не могли подслушать? Возможно, в самых глубоких катакомбах его подсознания таилось недоверие к старшему брату, в котором он не желал себе признаться.

У одного из телохранителей кожа оставляла желать лучшего. Угри покрывали все лицо. Он приказал Митчу встать, и Митч поднялся с кресла.

Другой телохранитель задрал полу пиджака и взял пистолет.

Когда ему велели сесть, Митч повиновался.

Наконец он обратился к Энсону, но сказал только одну фразу:

– Мне тебя жалко.

Сказал правду, но в жалости этой было только сострадание и ни капли нежности, жалость эта граничила с отвращением.

Впрочем, какой бы ни была эта жалость, Энсону она не требовалась. Он сказал, что гордится Микки, потому что тот прошел через родительское горнило и остался самим собой, а вот он сам сломался. То была ложь, испытанный прием манипулятора.

Он гордился свойственными ему хитростью и безжалостностью. Услышав, что Митч жалеет его, он разозлился донельзя, глаза сузились, губы разошлись в злобном оскале.

Словно почувствовав, что Энсон сейчас выстрелит в брата, одетый в шелк мужчина поднял руку, «Ролекс» блеснул в свете ламп:

– Только не здесь.

После короткого колебания Энсон вернул пистолет в плечевую кобуру.