Грешница - Петра Хаммесфар Страница 30

– Для меня так и есть. А мертвых следует оставить в покое. Или вы так не считаете?

– Считаю, – отозвался Хос. – Но ведь они живы. И если уж я заметил, что вы солгали, отвечая на этот вопрос, то и остальное должно меня насторожить.

Сначала Рудольф Гровиан хотел запретить Хосу вмешиваться, но затем передумал, решив посмотреть, что будет дальше.

– Вы столько всего нам сообщили, – произнес Хос. – В вашем рассказе было много такого, что показалось мне странным. Например, что ударник называл себя Джонни Гитаристом, а высокий, сильный мужчина – Хорсти.

Кора пожала плечами.

– Мне это показалось не странным, а смешным. Кто знает, почему люди называют себя так или иначе? Наверняка у них были на то причины.

– Возможно, – согласился Хос. – Об их мотивах мы, наверное, уже ничего не узнаем. Так что вернемся к вашим. Почему вы хотели, чтобы мы думали, будто ваши родители мертвы? Может быть, потому, что они рассказали бы нам совсем другую историю?

На губах у Коры появилось подобие улыбки.

– Моя мама может лишь процитировать вам Библию. Она сумасшедшая.

– Но ведь ваш отец не сумасшедший. – Рудольф Гровиан снова взял дело в свои руки. – Недавно вы говорили, что он очень хороший человек. Или это тоже ложь?

Кора молча покачала головой.

– Почему же вы тогда встревожились, когда я сказал, что хотел бы с ним побеседовать?

Она задрожала и вздохнула.

– Потому что я не хочу, чтобы он волновался. Он ничего не знает о Джонни. Тогда отец спрашивал меня об этом, но я ничего ему не сказала. Ему было нелегко, когда я вернулась домой. Он обвинял во всем себя. Однажды сказал даже: «Лучше бы мы с тобой ушли отсюда много лет назад. Тогда этого не случилось бы». Но мой отец всегда был порядочным человеком. Он не хотел оставлять маму наедине со Спасителем и кающейся Магдалиной.

Рудольфу Гровиану это имя ни о чем не говорило. Он заметил лишь, что лицо Коры подергивается, словно от боли. Она взяла чашку с кофе и торопливо поднесла ее ко рту. Но пить не стала, поставила обратно на письменный стол и попросила:

– Вы не могли бы долить немного воды? Все же кофе оказался слишком крепким. Мне может быть плохо.

– Есть только холодная вода.

– Ничего. Все равно кофе слишком горячий.

Испуг пронзил Кору, словно молния. Магдалина! Ей снова повезло: шеф ничего не заподозрил, и его напарник тоже не стал расспрашивать, не были ли ложью ее слова о братьях-сестрах. Она провела рукой по лбу, поправила волосы над шрамом, осторожно ощупала окровавленную корку под правым глазом, потерла рукой шею и покачала головой.

– Можно мне встать и немного пройтись? У меня все тело онемело.

– Конечно, – отозвался шеф.

Кора подошла к окну, вгляделась во тьму и, стоя к ним спиной, поинтересовалась:

– Сколько времени это будет продолжаться?

– Немного. У нас осталось всего несколько вопросов.

Рудольф Гровиан увидел, что она кивнула, услышал ее бормотание:

– Так я и думала.

Затем, уже громче и решительнее, Кора произнесла:

– Отлично, тогда давайте продолжим. Вы включили эту штуку? У меня нет ни малейшего желания повторять все это завтра.

Она снова стала прежней, колючей, как вначале. Теперь Рудольфу казалось, что, охарактеризовав ее поведение как агрессивное, он нисколько не преувеличил. Кора больше не проявляла ни малейших признаков слабости, усталости или смущения. А важно было только это. Следующий вопрос: как называлось заведение, в котором она познакомилась с Георгом Франкенбергом, известным также как Хорсти и Джонни Гитарист?

После небольшой заминки последовал ответ.

– Это было в «Аладдине». Мы называли его так из-за ламп. Вообще-то у этого места не было названия. Я имею в виду, с понедельника по пятницу. В это время там выпивали старики. А по субботам в кабаке собиралась молодежь. Туда я ходила чаще всего. Потому что там можно было потанцевать.

В крайнем случае, это можно проверить. А когда именно она бросилась под машину? На этот раз Кора протяжно вздохнула и произнесла:

– Я ведь говорила: в октябре. Точной даты я уже не помню.

А в какой больнице ее потом лечили? Она ответила не оборачиваясь. Ее голос звучал сдавленно.

– Я не ложилась в больницу. Мужчина, который меня сбил, оказался врачом. Он отвез меня в свой кабинет. Говорю ведь, мое состояние не было тяжелым. А он, кроме всего прочего, в тот вечер выпил. Он боялся, что у него отберут водительские права, и был благодарен мне за то, что я не стала вызывать полицию. Я осталась у него на несколько недель. До середины ноября.

– Как звали этого врача и где он жил?

Кора обернулась и решительно покачала головой.

– Нет! Прошу вас, не надо. Я не буду называть его имени, не могу. Он помог мне. Сказал, что я… Он отнесся ко мне очень хорошо. Сказал, что я… – Она сильнее покачала головой, обхватила одну руку другой и принялась мять и потирать пальцы. Потом попробовала в третий раз: – Он сказал, что я…

Закончить она сумела только после паузы и нескольких громких вздохов:

– …должна вернуться домой. Но моя мать…

Вспомнив об этом, Кора поежилась. Ее мать стояла в дверях и недоверчиво смотрела на нее. На Коре было новое платье, поверх него пальто, тоже новое. И туфли, и белье, которым так восхищалась Грит Адигар, черное кружевное белье и чулки. Все это было оплачено мужчиной, решившим, что он должен ей помочь. Врачом! Это не было ложью.

В середине ноября он посадил Кору в поезд и отправил домой, несмотря на то что она все еще чувствовала себя неважно. Точнее, ей было очень плохо. Поездка на поезде превратилась в размытое воспоминание. Где они сели, где выходили, как она попала домой – ничего этого Кора не помнила. Очнулась, только когда стояла у дверей. Кора едва держалась на ногах, голова была налита свинцом. У нее было только одно желание: лечь в постель и уснуть. Как следует выспаться. Она услышала собственный голос, умоляющий тон:

– Мама, это я, Кора.

И голос матери, безучастный, равнодушный:

– Кора мертва.

Примерно так она себя и чувствовала в ноябре, пять лет тому назад. И вот теперь снова. Нельзя было упоминать о маме. И уж тем более о враче.

Рудольф Гровиан увидел, что она едва не сломала себе пальцы. И решил, что ее волнение связано с воспоминанием о матери.

– Ладно, госпожа Бендер, вам не обязательно это повторять. Это уже записано на кассете. Но имя врача нам необходимо узнать. Ничего дурного мы ему не сделаем. Никто не обвинит его в том, что пять лет назад он в нетрезвом виде сел за руль автомобиля. Мы просто хотим допросить его как свидетеля. Он сможет подтвердить, что вы пытались покончить с собой и были беременны.