Прошлое — чужая земля - Джанрико Карофильо Страница 30

Кити говорил с девушкой, но думал уже о другом. На него накатило странное возбуждение, а в мозгу билась одна и та же настойчивая мысль: это может быть он, это может быть он; не знаю почему, но он идеально подходит, не знаю, к чему он подходит, но подходит. Идеально.

— Пеллегрини, будьте добры, пригласите нашего художника. Того ефрейтора с усами… Как его зовут?

— Его зовут Нити, лейтенант, но его нет.

— Что значит — нет? Куда он девался?

— Он на больничном, лейтенант. Попал в аварию на мотоцикле и сломал руку. Ту, которой рисует.

Пауза. Тишина.

— Можно спросить в полиции, может, они одолжат нам кого-нибудь из своих. У них как минимум двое…

— Вы сами не понимаете, что предлагаете. Разумеется, они согласятся нам помочь! Одолжат своего художника и скажут: «Дорогие друзья карабинеры, о чем речь, конечно, забирайте себе нашего специалиста, а мы будем сидеть тихо и даже не подумаем сунуть нос в ваше расследование!» Вы всерьез на это рассчитываете?

Пеллегрини повел плечами и поджал губы, вероятно, подумав: «Ну и что? Если мы все равно в тупике?»

Но Кити не собирался сдаваться. Ему в голову пришла одна безумная идея. А может, и не совсем безумная.

Почему-то ему было трудно поделиться ею с собравшимися в этой комнате людьми — между прочим, его сотрудниками.

Но почему, — спрашивал он себя, почему он стесняется признаться подчиненным, что умеет рисовать и может самостоятельно набросать фоторобот подозреваемого?

Кончилось тем, что он принялся за дело, так ничего и не объяснив.

— Кардинале, принесите мне несколько белых листов, карандаш и ластик.

Бригадир молча посмотрел на него, наморщив лоб и прикрыв глаза. Как будто не совсем понял. Именно так.

— Ну так вы несете или нет?

Тот очнулся и вышел. Вернулся несколько минут спустя с бумагой, карандашами, ластиком и точилкой.

— А теперь выйдите все, пожалуйста, и оставьте меня наедине с синьориной.

Он ничего больше не добавил, чтобы не пускаться в объяснения. Оба помощника вышли, не говоря ни слова и не смотря друг на друга.

Кити и девушка провели вместе не меньше часа. Когда Пеллегрини и Кардинале вернулись в комнату, на столе лежал портрет.

Пеллегрини не сдержался:

— Это вы нарисовали, лейтенант?

Кити ничего не ответил. Его взгляд блуждал по портрету, лицам своих подчиненных и девушке.

— Синьорина Роселла говорит, что он похож на того парня, которого она видела два дня назад в баре…

Девушка осмотрелась, собиралась что-то добавить, но передумала и ограничилась кивком головы в знак согласия. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Какое-то время все присутствующие хранили молчание, не в силах сломить необъяснимую неловкость.

Потом Кити поблагодарил девушку за помощь, дал ей подписать протокол и отпустил. Если она им снова понадобится, ей позвонят. Он сам проводил ее по коридору и лестнице до выхода.

Он вернулся в кабинет: подчиненные стояли у стола и при его появлении оборвали разговор.

— Итак?

Тишина. Такая же, как раньше.

— Итак, я думаю, нам есть над чем работать.

Опять молчание. Помощники ограничились кивком головы.

Кити хотел спросить, что их не устраивает. Потому что им явно что-то не нравилось. Но он неизвестно почему сдержался и отправил подчиненных сделать ксерокопии рисунка. Когда все было готово, он велел им показать рисунок всем пострадавшим девушкам, выведать у них названия заведений, в которых они провели те вечера, и уточнить, ходили ли они туда прежде. Он выпалил все это на одном дыхании, желая поскорее остаться в одиночестве.

— Когда приступать, господин лейтенант?

— Десять минут назад. Спасибо. Это все!

Он отпустил их взмахом руки. Не так вежливо, как всегда. Даже совсем невежливо. Помощники вздрогнули, попрощались и вышли. А он остался сидеть за столом.

Один, наконец-то один, только он и рисунок. Он сосредоточился.

Кити долго рассматривал портрет, а в каждом мускуле его тела тем временем росло напряжение.

Что увидели в этом рисунке его подчиненные и что видел он?

Лицо неизвестного преступника-психопата или что-то другое, ужасно напоминающее его самого? Чем пристальнее он вглядывался в нарисованное лицо, тем сильнее становилась иллюзия, что он стоит перед зеркалом, хоть и бумажным.

В конце концов это сделалось невыносимым.

Тогда он со злостью свернул листок, сунул его в карман и выбежал из кабинета.