Жертвоприношения - Пьер Леметр Страница 3

Что будет теперь с этой девкой?

Придет в себя и начнет орать?

Или же выползет в галерею Монье?

Самое плохое: незаметно убежит через запасный выход и позовет на помощь.

Спрячется в кабинке, возьмет мобильник и вызовет полицию?

Тогда он выставляет ногу, чтобы дверь не закрывалась, наклоняется над Анной, берет ее за правую щиколотку и выходит из туалета, волоча женщину почти тридцать метров за собой, — так легко ребенок, которому совершенно все равно, что происходит позади него, тащит за собой игрушку.

Тело Анны бьется обо все: плечом она задевает угол туалетной комнаты, бедром ударяется о стену коридора, ее голова стукается о пол с каждым толчком, задевает то плинтус, то угол одной из кадок с растениями, что стоят вдоль стен галереи. Это уже не Анна, а тряпичная кукла, мешок, безжизненный манекен, из которого вытекает кровь, оставляя красный след, — кровь сворачивается и быстро высыхает.

Она кажется мертвой. Когда мужчина отпускает Аннину ногу, он даже не удостаивает взглядом ее неподвижное тело на полу, он уже думает о другом: винтовка заряжена, он не собирается отступать от своей цели. Мужчины, выкрикивая приказы, врываются в только что открывшийся ювелирный магазин «Дефоссе». Окажись там свидетель, его бы поразило несоответствие грубой силы, которую они показали прямо с порога, и пустоты, царившей в магазине. Налетчики отрывисто отдают приказания персоналу (в магазине лишь две женщины), бьют направо и налево — в живот, в лицо, — все происходит очень быстро. Звон разбитого стекла, крики, стоны, вопли ужаса.

То ли оттого, что ее голова билась о пол на протяжении тридцати метров, то ли от толчков, но жизнь на мгновение возвращается к Анне, и она пытается понять, что происходит.

Ее мозг, как обезумевший радар — направление, тщетно пытается определить смысл происходящего, но ничего не поделаешь: находясь буквально под анестезией от полученных ударов, она потеряла способность понять, что же столь неожиданно произошло с ней. Тело ее измучено болью, невозможно двинуть ни единым мускулом.

Вид Анниного тела, лежащего в луже крови у входа в магазин, производит положительный эффект: темп событий нарастает.

В магазине только хозяйка и ученица — шестнадцатилетняя худышка, в чем только душа держится, со старушечьей кичкой на голове, которую она соорудила, чтобы стать хоть немного представительнее. При виде вооруженных мужчин в капюшонах она понимает, что это ограбление, у нее тут же по-рыбьи открывается рот — этакая загипнотизированная, пассивная жертва, готовая к закланию. Колени у нее подгибаются, она хватается за прилавок. Тут ей в лицо упирается дуло винтовки, и она начинает медленно, как суфле, оседать. Все последующие минуты она будет прислушиваться к ритму собственного сердца и со сплетенными на голове пальцами ждать, что на нее вот-вот посыплются удары.

Хозяйка же магазина так и не сможет прийти в себя после того, как на ее глазах по полу за ногу протащат безжизненное Аннино тело: юбка высоко задралась, широкая кровавая полоса остается на плитах… Хозяйка пытается что-то сказать, но слова застревают у нее в горле. Тот налетчик, что повыше ростом, остается у входа наблюдать за тем, что происходит снаружи, другой же, пониже, наведя на нее винтовку, делает несколько шагов в ее сторону. Ствол упирается хозяйке в живот на уровне желудка. К ее горлу подступает тошнота. Он не произносит ни слова, да это и ни к чему, женщина начинает действовать на автопилоте. Она неловко отключает систему сигнализации, ищет ключи от витрин, но у нее оказывается неполный комплект, нужно сходить за ними в служебное помещение. Сделав первые шаги, она замечает, что описалась. Рука у нее дрожит, когда она передает грабителям всю связку ключей. Никогда, ни при каких обстоятельствах она не признается в том, что тогда шептала налетчику: «Только не убивайте меня…» За двадцать секунд своего существования она в тот момент отдала бы весь мир. Теперь же она, не ожидая команды, укладывается на пол, руки на затылке, и потом будет слышно только ее лихорадочное бормотание — слова молитв.

Учитывая грубость нападавших, остается невыясненным, могут ли молитвы, даже страстные, принести существенную пользу. Впрочем, какая разница, налетчики не теряют времени даром, открывают все витрины и сгребают их содержимое в большие брезентовые мешки.

Ограбление прекрасно организовано и длится не более четырех минут. Время выбрано очень точно, роли распределены профессионально: пока один опустошает прилавки, второй — человек решительный и крепкий, — расставив ноги, следит за тем, что происходит в магазине, с одной стороны, и за галереей — с другой.

Камера видеонаблюдения в магазине покажет, как первый налетчик открывает витрины, и прилавки, и ящики и сгребает их содержимое. В поле видимости второй камеры попадает вход в магазин и небольшая часть торговой галереи. На ней-то и видно распростертое в проходе Аннино тело.

С какого-то момента все в организации ограбления идет наперекосяк. С того момента, как видеокамера фиксирует, что Анна начинает двигаться. Едва заметно, скорее рефлекторно. Камиль даже сначала засомневался, не поверил своим глазам, но да, никаких сомнений, тело двигается… Анна очень медленно поворачивает голову — вправо, влево. Камилю хорошо известно это движение: днем, когда Анне хочется расслабиться, она начинает поигрывать своими шейными позвонками и мускулами шеи, говоря о «стерно-клеидомастедектомии». Камилю даже неизвестно, существует ли такая. Ясно, что на этот раз в ее движениях ничто не напоминает о спокойствии и свободе релаксации. Анна лежит на боку, подвернув под себя правую ногу, упирающуюся коленом ей в грудь, левая нога вытянута, верхняя часть тела развернута в другую сторону: она как будто хочет перевернуться, из-под задранной юбки видны белые трусы. Лицо залито кровью.

И вовсе она не лежит, ее там бросили.

В начале ограбления мужчина, стоящий недалеко от Анны, изредка на нее поглядывал, но, поскольку она не двигалась, он сосредоточился на происходящем в галерее. Анна перестала его интересовать, он поворачивается к ней спиной и даже не замечает струйку крови возле каблука своего правого сапога.

Анна же с трудом выплывает из кошмара и пытается осмыслить происходящее. Когда она поднимает голову, на пленке мелькает ее лицо. Смотреть на это невозможно.

При виде душераздирающего зрелища Камиль теряет самообладание, дважды изображение проходит перед ним, стоп, отмотка назад: он даже не может узнать это чужое лицо. Это не Анна. Где сияние ее кожи, смеющиеся глаза? Они на окровавленном раздутом лице кажутся в два раза больше и совсем перестали быть похожи на глаза.

Камиль вцепляется пальцами в край стола, слезы застыли в глазах: прямо в объектив камеры на него смотрит Анна, она чуть поворачивается к нему, будто хочет заговорить, попросить о помощи, так ему сейчас кажется, и это причиняет острую боль. Представьте себе страдания кого-то из ваших родственников, представьте, как он умирает, и вы тут же покрываетесь холодным потом, а теперь чуть измените перспективу и представьте, как он, не в силах вынести боль и ужас, зовет вас на помощь. И вам захочется умереть. Камиль перед монитором оказывается именно в такой ситуации: он бессилен что бы то ни было изменить, он может только смотреть эту пленку, а все уже давно кончено…