Боги Абердина - Михей Натан Страница 3

— Время знаешь? — спросил студент.

Я ничего не ответил, не будучи уверен, обращается ли он ко мне, ведь парень продолжал рассматривать очки.

— Время, — терпеливо повторил он. — Часы есть?

— Пятнадцать минут.

— Пятнадцать минут чего?

— Десятого.

Он снова надел очки.

— Ты когда-нибудь страдал бессонницей? — спросил студент.

Я кивнул.

— Это не очень отличается от сна, — заявил парень. — Не спишь всю ночь, а потом наступает день, и все кажется сном.

Я просто стоял на месте.

— Чем ты спасаешься? — спросил студент.

— Читаю, — ответил я.

Парень рассмеялся.

— В этом-то вся проблема, — последовало пояснение. — От чтения я не сплю.

Студент повернулся и пошел прочь, держа книги под мышкой. Я смотрел, как он исчезает из вида.

Мой куратор, доктор Генри Ланг, был лысым, полным мужчиной с тонкими губами. Он казался неуклюжим, как лошадь, которую усадили в кресло. Его кабинет в Торрен-холле выглядел маленьким и опрятным, говорил о педантичности хозяина в мелочах. Все лежало или стояло в определенных местах, находилось в футлярах, на держателях, в специальных стаканчиках — ручки, очки, карандаши с отдельными точилками, даже зонтик был пристроен в деревянную трубку рядом с вешалкой.

Доктор Ланг снял очки, убрал в коричневый кожаный очечник и посмотрел на меня, держа в руке документы.

— Вы неплохо проявили себя на выпускных экзаменах, — заметил он, достав толстую золотую ручку из футляра. — Правда, я не нашел никаких подтверждений курса латыни в копиях ведомостей.

— Такой курс у нас не предлагался, — пояснил я. — Я учил латынь сам. Мистер Суарес, учитель испанского, иногда помогал мне после уроков.

Доктор Ланг приподнял брови.

— Ну, тогда я уверен, что мистер Суарес будет рад услышать эту новость. Рекомендую вам начать с курса «Латынь-301» Доктор Тиндли — отличный преподаватель. Полагаю, вы собираетесь специализироваться в истории. Правильно?

— Да, сэр.

Доктор Ланг почти улыбнулся. Вернее, верхняя губа попыталась изогнуться в улыбке, но вес лба и плоского широкого носа толкал ее назад, на место.

— Как вы уже, вероятно, знаете, наша кафедра истории — одна из лучших в стране. Я сам — профессор и весьма уважаемый человек на факультете…

По завершении своего толкования-экзегезы он откинулся на спинку стула, и тот заскрипел под профессорским весом.

— Так что, видите ли, Данне, хотя вы добились высоких результатов в средней школе, позвольте предостеречь вас насчет гордости и высокомерия. Человек с вашим финансовым положением не должен пробрасываться предоставляющимися возможностями. Что касается работы в университете, — он бросил взгляд на бумаги у себя на письменном столе, — то вы будете трудиться под руководством мистера Грейвса, старшего библиотекаря.

Доктор Ланг склонился вперед над столом и стал говорить тише.

— Большинство студентов Абердина считают мистера Грейвса тяжелым человеком. Заверяю вас: он эксцентричен, но ничего более. Обычные последствия процесса старения.

Он снова откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

— Несколько лет назад у нас учился молодой человек вроде вас, — продолжал он. — Из трудной семьи. Отец был наркоманом, мать села в тюрьму за что-то ужасное. Не помню, за что именно. — Он скривил губы, словно попробовал что-то неприятное. — Я сказал тому парню: если ему что-то потребуется, то пусть просто даст мне знать. Возможно, вам трудно в это поверить, но я на самом деле понимаю, как тяжело приспособиться к новому месту.

Доктор Ланг покачал головой.

— Тем не менее, парень бросил учебу. Я считаю, что это как-то связано с наркотиками. Вы выросли в городе, правильно?

Я кивнул.

— Скажите мне, вы легко могли достать запрещенные наркотики? — задал он вопрос.

— Нет, — ответил я. — Мои приемные родители не были наркоманами, если вы это имеете в виду.

— Боже мой, нет. Я и не думал намекать на это. — Доктор Ланг заерзал на стуле. Ему явно стало не по себе. — Меня просто беспокоят последствия воспитания детей в городе. Моя племянница живет в Нью-Йорке, и я постоянно за нее беспокоюсь. Она сообщила, что одна ее одноклассница беременна. Вы можете себе такое представить?

Я услышал, как в коридоре кто-то жалуется по поводу стоянки для автомобилей студентов на территории университета. Доктор Ланг глубоко вздохнул, сняв колпачок с золотой ручки.

— Приспосабливаться трудно. В этом не стыдно признаваться, и я говорю вам то же самое, что сказал тому парню: если возникнут какие-то трудности, пожалуйста, сразу же обращайтесь ко мне.

В семь утра во вторник я в одиночестве шел через университетский двор, направляясь в Моресовскую библиотеку. Двор представлял собой большой квадрат, негусто засаженный деревьями. Он располагался между тремя зданиями — Гаррингер-холлом, библиотекой и Торрен-холлом. Рядом находилась асфальтированная дорога, которая петляла по территории университета.

В библиотеке пахло древней потрескавшейся кожей и старым деревом. Пол в вестибюле покрывали протертые персидские ковры; украшенная резьбой арка, которая вела в основной читальный зал с пятнадцатифутовыми потолками. По всему помещению стояли диванчики и стулья. У стены слева от меня, примерно в десяти футах от входа, находился массивный письменный стол. От одного конца зала в другой шли высокие стеллажи с книгами, причем расстояние между стеллажами оказалось небольшим. Они терялись в темноте.

Я направился к письменному столу, под ногами скрипели половицы.

На поцарапанной и поблекшей поверхности стола лежала открытая книга с толстыми, словно куски холста, страницами, по виду — явно тяжелая. Текст был на латыни, а шрифт оказался вычурным. Страницу обрамляла рамка из цветных рисунков: зеленый виноград, кроваво-красные розы. В верхнем левом углу целый лабиринт колючих растений обвивал небольшого человечка. Они оплели его всего, каждая конечность оказалась в капкане. Он стоял с открытым ртом, а одна рука сжимала камень, из которого выходили блестящие золотые строчки.

Текст содержал только формулу и рассказ о каком-то химическом эксперименте с кислотами и минералами. Однако мое внимание привлекла последняя строка: «Experto credite, sic itur ad astra. Sed facilis descensus Averni». «Верь тому, у кого есть опыт, — говорилось там. — Это путь к бессмертию, хотя дорога ко злу легка».

Я перевернул страницу. Легкое шуршание бумаги нарушило тишину. Там была вставлена закладка из пожелтевшей бумаги.

Кто-то сделал на ней запись дрожащей рукой. Строка оказалась неровной, а чернила выцвели, словно писали ее очень давно: «Fiat experimentum in corpore vili» — «Пусть эксперимент проводится на никчемном теле».