Песий остров - Кристиан Мерк Страница 3

Это последний день жизни Авраама Шталя, и он размышляет о жене, о любовнице и о сыновьях — Эммануэле и Якобе. Галстук поднимается от ветра и треплет его по щекам. Авраам больше всего сожалеет о том, что жена узнает о его неверности, когда все встретятся на похоронах. Он представляет ее реакцию, и она пугает его гораздо больше, чем знание, что пуля вот-вот разнесет ему череп.

Авраам гордится собой. Он провел жизнь среди великанов, сорок лет продавал «кадиллаки» и «бьюики» всем — от итальянских мафиози до джентельменов, от Квинса до Шипсхед-бей. Даже полицейские салютовали, завидев Короля хрома, идущего с двумя сыновьями за руку. Однако всему приходит конец, и теперь король потерял свою корону. Он прятал деньги в самых странных местах: хранилищах банков, гаражах, под половицами съемных квартир, про которые не знает даже его любовница. Авраам всегда выглядел уверенным в себе, хотя был должен куче людей, чьих фамилий не знал. Он был игроком и постоянно проигрывал, влезал в новые долги, раздавал обещания, в которые никто не верил, и далеко не всегда платил по счетам.

Хуже того, он украл деньги у тех, кого не называют по имени. И они ему этого не простили.

Что ж, теперь Аврааму семьдесят один год, и больше всего ему не хватает сейчас любимой шляпы. Он стоит на холодном ветру где-то на Стейтен-Айленде и слушает, как неподалеку шумит дорога, а вдалеке гудит горчично-желтый паром на Манхэттен. Высокие заросли сорняков мешают обзору через залив. Двое, что пришли вместе с ним, никуда не спешат. Они выглядят почти расслабленно, невзирая на то, что им предстоит сделать. Они разрядят свои пистолеты в его коренастую фигуру, а затем пойдут вниз по улице, чтобы где-нибудь поужинать. При этом у одного магазин никак не помещается в пистолет, и он ворчит, как водитель, у которого не заводится машина. Наконец магазин встает на место с мягким щелчком, и он улыбается.

— Четыре недели, — говорит его приятель, человек в коричневом костюме и итальянских ботинках, заляпанных грязью. — Тебе дали четыре недели, чтобы вернуть деньги. Любому другому на твоем месте дали бы четыре часа. А мы позвонили тебе в четверг, вежливо попросили вернуть к пятнице хотя бы часть…

— Как попрошайки какие-нибудь, — подхватывает тот, что возился с магазином. — Стыдобища.

— Девятьсот тысяч — немалая сумма, — тоном строгого родителя продолжает мужчина в коричневом. — Ты никогда раньше так не задерживал выплату. Что случилось? Надеюсь, ты просто их куда-нибудь вложил? На биржу? В ценные бумаги? В лотерейные билеты, наконец?

— Хотел жене купить подарок, — отвечает Авраам и говорит правду.

Паром снова призывно гудит, и мужчина в грязных ботинках, повернувшись, улыбается. Пистолет все еще заткнут за его пояс, как будто владельцу неохота с ним связываться.

— Король хрома, — произносит он, и в голосе его нет насмешки, он совершенно серьезен. — Ты попал в этот переплет не потому, что глуп или недальновиден. Ты умный человек. У тебя дети. Просто скажи нам, как получить назад деньги, и разойдемся по домам.

Но Авраам прекрасно знает, что когда такие люди приводят тебя в заросли на берегу, это означает, что кое-кто кое-где уже принял решение, которое не отменить. У него есть деньги, чтобы расплатиться, но они пришли не за этим. Он мог бы сказать им, где находятся Ноев ковчег, потерянные свитки и ковчег Завета, но они все равно разрядят два магазина ему в грудь и отправят последнюю пулю в лоб.

— Вы не можете вернуться с полными магазинами, — возражает Авраам. — Это несерьезно.

— Не можем, — соглашается тот, что повыше. Он рад, что не нужно притворяться, и достает пистолет. — Значит, пора тушить свет.

Авраам чувствует первые капли дождя, которые обдают его лысину прохладной свежестью. Тот, что достал пистолет первым, взводит курок и целится ему в голову.

— Нас не хоронят в открытых гробах, — говорит Авраам, представляя свой развороченный труп в полицейском морге, — но все-таки не могли бы вы пощадить мое лицо? Жена была бы весьма признательна. Мой адвокат сообщит ей, что я разбился в автокатастрофе. Она поверит. Я должен был ехать чинить тормоза на неделе, да все было недосуг.

Тот, что пониже, пожимает плечами. Он смотрит на своего приятеля, тот кивает:

— Хорошо.

— Спасибо, — говорит Авраам.

— Не за что, — отзывается высокий в грязных ботинках. — А теперь отвернись.

Цвет его костюма напоминает остывшее какао.

Авраам окидывает их взглядом. Их жесты отточены до автоматизма, они делают свое дело привычно, как плотники. Теперь оба дула направлены в его глаза. Он ловко поворачивается на каблуках и вытягивает руки перед собой, точно метрдотель.

— Вы не тронете мою семью? — спрашивает он. — Мальчиков? И жену?

— Не волнуйся, — отвечает один из них, Авраам не может понять который. — Нам не платили, чтобы их трогать.

Чавканье грязи под их кожаными ботинками. Раздраженное цоканье языков.

Барух ата адонай, успевает подумать Авраам. Слава Тебе, Господи. Он не произносит этого вслух. Потому что Господь услышит и так.

Когда раздаются выстрелы, звук напоминает вылетающую из бутылки пробку.