Ярость - Стивен Кинг Страница 3

— Наверное, спросишь, не нужна ли мне какая-нибудь помощь, —хихикнул Эл.

Последовал взрыв хохота. Удлиненные тени-головы метались по«экрану» туда-сюда, словно ликующие насекомые. Они совсем не были похожи налюдей. Они выглядели как стадо молящихся богомолов, и я испугался.

— Нет, серьезно, — сказал мой отец. — Серьезно. Знаешь литы, что я сделаю, если застану тебя с моей женой?

— Что, Карл?

Это был Ренди Эрл.

— Видите это?

Новая тень на брезенте. Охотничий нож отца, рукояткукоторого он вырезал из дерева. Я недавно видел, как он этим ножом потрошилоленя, вонзив его по рукоятку в брюхо. Внутренности, от которых шел пар,вывалились на ковер из иголок и мха. Огонь и угол, под которым отец держал нож,превратили его в копье.

— Видишь это, сукин сын? Если я поймаю кого-нибудь с моейженой, я повалю его на спину и отрежу ему член.

— Он будет ссать сидя до конца своих дней, правда, Карл?

Это был Хьюги Левескай, проводник. Я притянул колени к грудии крепко обнял их. Мне никогда не хотелось в туалет так сильно, как сейчас. Нидо того, ни после.

— Ты чертовски прав, — сказал Карл Деккер, мой дерьмовыйотец.

— О, а как быть с женщиной в этом случае, Карл? — спросил ЭлЛатроп. Он был ужасно пьян. Я даже мог сказать, какая тень принадлежала ему.

Он раскачивался взад-вперед, как будто он сидел в лодке, ане на бревне возле огня.

— Интересно, а что ты сделаешь с женщиной, которая впуститкого-нибудь через черный вход, а?

Охотничий нож, превратившийся в копье, медленно двигалсявзад-вперед.

— Ирокезы использовали ножи для разрезания носов. Идеясостояла в том, чтобы изобразить на лице половые органы. Таким образом, каждыйчеловек в племени мог видеть, какая часть тела приносит им больше всего бед, —сказал мой отец.

Я убрал руки с колен и сжал ими промежность. Я сгреб моипричиндалы в кулак и наблюдал за тем, как тень от ножа медленно двигаласьвперед и назад. У меня началась страшная боль в желудке. Я могу напустить вспальный мешок, если не потороплюсь.

— Разрезать им носы, а? — сказал Ренди. — Чертовски хорошосказано. Если все будут так поступать, то половина женщин в Пласервилле будетиметь дыры в двух местах.

— Но не моя жена, — спокойно произнес отец. Его голос былвнятен и резок. На лице Ренди улыбка превратилась в гримасу.

— Нет, конечно нет, Карл, — беспокойно заерзал Ренди. — Эй,дерьмо. Наливай.

Тень моего отца снова подняла бутылку.

— Я не буду разрезать ей нос, — сообщил Эл Латроп. — Япросто размажу ее проклятую голову.

— Ну-с, приступим, — сказал Хьюги. — Я наливаю.

Я не мог больше терпеть. Я выскочил из спального мешка, иморозный холодный октябрьский воздух начал щипать мое тело, которое былополностью обнаженным, не считая шорт. Казалось, что мой петушок хотел вжаться втело. Одна мысль все вращалась и вращалась в моем мозгу — я догадываюсь, чтоеще не проснулся полностью — и вся беседа казалась мне сном, возможно,продолжением сна про скрипящего монстра из аллеи. Когда я был маленьким, язабирался в мамину постель после того, как отец надевал униформу и уезжал наработу. Я использовал эту возможность, чтобы поспать возле нее часок илиполтора до завтрака.

Черные, страшные огненные тени, похожие на молящихсябогомолов. Я не хотел находиться здесь, в этих лесах, в семидесяти милях отближайшего города, с этими пьяными мужиками. Я хотел к маме. Я вылез изпалатки. Отец повернулся мне навстречу. Он все еще держал в руке охотничий нож.Он посмотрел на меня, я посмотрел на него. Я никогда не забуду этого зрелища.Мой отец с красноватой небритой щетиной на лице, в охотничьей шапке, иохотничий нож в его руке. Беседа сразу же прекратилась. Они, наверное, поняли,как много я услышал. Возможно, они даже устыдились.

— Какого черта тебе нужно? — спросил отец, вытаскивая нож изфутляра.

— Дай ему выпить, Карл, — мерзко хихикнул Ренди, и сновараздался хохот. Ренди был пьян в дым.

— Я хочу писать, — взмолился я.

— Давай быстрей, ради Христа, — рявкнул отец.

Я побежал в рощу и судорожно попытался облегчиться. Оченьдолго у меня ничего не получалось. Казалось, внизу живота застыл горячий мягкийсвинцовый шар. Я ничего не мог поделать со своим пенисом — от холода он совсемскукожился. Наконец, шар превратился в жидкость, и когда она вылилась из меня,я вернулся в палатку и залез в спальный мешок. Никто не смотрел на меня. Ониразговаривали о войне. Они все в ней участвовали.

Мой отец убил оленя три дня спустя, в последний день охоты.Я был с ним. Он убил его идеально, попав в мышцу между шеей и плечом. Оленьупал, превратившись в груду мяса, и тотчас же потерял всю свою грацию.

Мы подошли к нему. Мой отец счастливо улыбался. Он расчехлилсвой нож. Я знал, что сейчас произойдет, знал, что меня стошнит. Но я не могничего сделать. Отец твердо поставил сапог на тушу, дернул оленя за ногу ивоткнул в нее нож. Затем вспорол брюхо, и кишки животного вывалились на траву.Я отвернулся и извергнул свой завтрак на землю.

Когда я повернулся к отцу, он смотрел на меня. Он не сказални слова, но я прочел в его глазах презрение и разочарование. С тех пор я виделэто выражение достаточно часто. Я тоже ничего не сказал. Но если бы я смог, топроизнес бы: «Это не то, что ты думаешь».

Это был первый и последний раз, когда я ездил с отцом наохоту.