Зеркальная страна - Кэрол Джонстон Страница 3

Дом тридцать шесть на Уэстерик-роуд ничуть не изменился. Железная ограда с калиткой, ровная лужайка, обсаженная живой изгородью, посередине дорожка. Мрачный симметричный фасад, облицованный серыми кирпичами, и высокие, узкие решетчатые окна. Две боковые каменные стены, белые глиняные балясины и красная деревянная дверь.

Оступаюсь и резко оглядываюсь. Никого. Сердце колотится как бешеное. Через дорогу – ряд жилых домов из красного песчаника, которые мы с Эл прозвали Пряничный курятник. Узкие стандартные коттеджи с белыми дверными и оконными рамами, на подоконниках стоят ящики с анютиными глазками и петуньями. Какой резкий контраст по сравнению с мрачным серым домом напротив… Ощущение, что за мной наблюдают, усиливается, волосы на затылке встают дыбом.

Снова поворачиваюсь к дому под номером тридцать шесть, открываю калитку, иду по дорожке, поднимаюсь по четырем каменным ступеням и вижу красную металлическую скребницу для обуви перед приоткрытой парадной дверью. Однажды я спросила у мамы, почему его не называют Красный дом; та удивленно моргнула и посмотрела на меня как на дурочку. Думая о ней теперь, я не могу вспомнить больше ничего, кроме этого взгляда.

«Это Зеркальный дом. Совсем как ты с Эллис. Совсем как Зеркальная страна».

Вероятно, когда-то мы с Эллис обладали такой же непреклонной симметрией, как и этот дом, однако ничто не остается неизменным вечно. Толкаю дверь, вхожу в прихожую. Черно-белая плитка в шахматном порядке, темные дубовые панели и неожиданно малиново-красные стены. Закрываю глаза и слышу тяжелый лязг засова. Вспышка черной тьмы. «Беги!» Испуганно оглядываюсь, но дверь открыта, и в нее льется теплый солнечный свет.

Поворачиваю бронзовую ручку второй двери, ловлю в ней отражение своего испуганного лица и оказываюсь собственно в холле; вдали маячит изгибающаяся тень лестницы. Старый ковер исчез, на его месте – сверкающий паркет. Солнце проникает сквозь фрамугу над дверью, и я отчетливо вижу себя в детстве: сижу в пятне света на кусачем ковре, скрестив ноги, и читаю дедушкину энциклопедию.

Стены холла завешены декоративными тарелками, маленькими и большими, с рельефными и позолоченными краями: зяблики, ласточки, малиновки на зеленых ветвях, на голых ветвях, на заснеженных ветвях. Высокий дубовый телефонный столик и дедушкины часы именно там, где и были всегда – по бокам двери в гостиную. И хотя это кажется странным и даже невероятным, ведь прошло почти двадцать лет, они всё так же стоят на страже. Запах совершенно не изменился: старое дерево, старые вещи, старые воспоминания. Мое недоверие сменяется неожиданным облегчением с примесью вполне понятной тревоги. Набираю полную грудь воздуха, и вдруг внутри словно высвобождается и рвется наружу странное чувство, отчасти похожее на страх – хрупкое, с острыми краями и в то же время теплое. Оно глубокое, как океан, у него свои ожидания. По большей части я рада вернуться. Я рада, что все здесь осталось прежним, как бы невероятно это ни звучало.

Захожу в кухню, словно я у себя дома, и на сине-белом плиточном полу вижу стоящего на четвереньках Росса. Он поднимает голову и вздрагивает.

Я слишком занята мыслями о том, чего сказать не могу, и не нахожу ничего лучше, как ляпнуть:

– Преклонять колена – это уже слишком. Мог бы просто сказать «привет».

* * *

– Кэ-эт! – протяжно восклицает Росс, словно в моем имени два слога.

Он встает, и я замечаю на полу разбитую фарфоровую тарелку.

– Помочь?

– Потом уберу. – Он перешагивает осколки и останавливается прямо передо мной. Мы оба улыбаемся через силу. – Как там в Лос-Анджелесе?

– Жарко.

– Добралась нормально?

– Да, хотя лететь очень долго.

Не знаю, почему разговор дается мне с таким трудом. Зачем мы вообще пытаемся вести эту идиотскую беседу? Росс прежний и в то же время другой, как и дом. Лицо бледное, мешки под глазами больше, чем видно в новостях, уже не лиловые, а черные. Темная щетина, растрепанные волосы. Он выглядит старше, но ему идет. Потеря Эл далась ему нелегко: вокруг карих с серебристыми искорками глаз залегли морщинки, лицо исхудало. Интересно, осталась ли прежней его кривая улыбка, заходит ли еще левый клык на соседний резец?

– Говорят, возвращаться тяжело, – замечает он.

– Да уж.

Росс прочищает горло.

– Я имел в виду путешествие с запада на восток.

– Знаю, – говорю я.

Футболка на нем мятая, руки покрылись гусиной кожей. Он шагает ко мне, останавливается, проводит ладонями по лицу.

– Сколько же лет прошло?

– Двенадцать? – шепчу я, словно не считала каждый год. В горле ком, глаза щиплет. Эл, Росс, наш старый дом… Я устала, мне грустно, страшно и я чертовски зла. Возвращаться явно не стоило, хотя в глубине души я об этом мечтала. Не прошло и суток, как я покинула свою прекрасную квартирку на Пасифик-авеню, но теперь она значит для меня не более чем глянцевая открытка из места, где я побывала давным-давно.

Росс порывисто прижимает меня к себе так крепко, что щетина царапает шею; кожу согревает теплое дыхание, знакомый, давно забытый голос отдается во всем теле. Он совершенно не изменился.

– Слава богу, ты вернулась, Кэт!

* * *

Мы поднимаемся по лестнице, и я изо всех сил пытаюсь не смотреть по сторонам. Дубовые перила, гладкие и изогнутые, на мозаичной облицовке ступеней – зеленые и золотые всполохи света из витражного окна. Лестничная площадка скрипит под ногами, как прежде, и я на автомате направляюсь в первую комнату. Росс стоит на пороге комнаты напротив с моим чемоданом в руках и смущенно улыбается.

– Там теперь наша спальня, – сообщает он.

– Извини, – говорю я, поспешно возвращаясь на площадку. – Конечно.

Интересно, как выглядит комната теперь? Когда там жили мы с Эл, покрывала были золотисто-желтые, обои – буйство зеленых, коричневых и золотых красок – настоящий тропический лес. Ночью мы опускали деревянные жалюзи и представляли себя викторианскими исследователями в джунглях на севере Австралии. Захожу за Россом во вторую спальню. Знакомая аккуратная мебель из сосны и высокое окно, выходящее в сад за домом. В углу стоит заляпанный красками мольберт и палитра, к стене прислонены два холста. Бурный океан, зеленые пенистые волны под темными грозовыми облаками. Эл научилась рисовать раньше, чем ходить.

– Как тебе комната? – спрашивает Росс.

Внезапно я узнаю комод и платяной шкаф и гадаю, на месте ли грим, оранжевые парики, разноцветные нейлоновые комбинезоны и накладные носы. Потом вижу, что петли и щели закрашены краской. Снова оглядываю комнату с обоями в бело-красную полоску и улыбаюсь. Ну конечно! Я – в кафе «Клоун».

– Кэт?

– Извини, задумалась… Да, годится. Просто отлично!

– Наверное, странно вернуться сюда через столько лет.

Не могу смотреть ему в глаза. Я все еще помню тот день, когда Росс сообщил мне о покупке дома. Я сидела на веранде шумного бара на бульваре Линкольна, мучаясь от похмелья и жары. К тому времени я прожила в Калифорнии уже несколько лет, но так и не привыкла к безжалостному южному солнцу. Узнав новость, я испытала потрясение. Представила, как Эл с Россом сидят в обнимку в гостиной перед облицованным зеленой плиткой камином, пьют шампанское и строят планы на будущее… Хотя после этого Росс не раз пытался до меня дозвониться, больше трубку я не брала никогда.