Убить Пифагора - Маркос Чикот Страница 3

Не поднимая глаз от глиняной чаши с вином, Акенон исподволь наблюдал за трактирщиком. Тот подошел к столу, остановился в паре шагов от него, вздрогнул и снова отошел. Ему не нравилось, что клиент никак не допьет даже первую чашу, но он не осмеливался потревожить чужеземца, скорее всего, египтянина, который не только запросто мог оторвать ему голову, но был вооружен изогнутой саблей и кинжалом, который не удосужился спрятать.

Акенон погрузился в себя, не обращая внимания на унылую атмосферу харчевни. Он сидел там уже битых два часа и просидел бы еще, но с заходом солнца к нему должен был присоединиться человек, который никогда не вошел бы в этот притон по своей воле.

Он рассеянно коснулся чаши, сделал небольшой глоток. Вино было на удивление пристойным. Не поднимая головы, он обвел помещение взглядом.

«Этой ночью все кончится», — подумал он.

* * *

Большинство легенд представляет собой преувеличение, зачастую мало соответствующее реальности. «Но в случае с сибаритами легенды почти всегда правы», — подумал Акенон.

Сибарис был одним из самых густонаселенных городов, которые он когда-либо встречал в своей напряженной жизни. Говорили, в нем обитает триста тысяч душ, и, возможно, это была правда. Остальные же мифы были верны лишь для той части города, которая располагалась неподалеку от порта. Там проживало большинство аристократов, владевших почти всей плодородной равниной, на которой раскинулся город, а заодно и торговым флотом, который уступал лишь финикийскому.

Сибаритские аристократы в точности соответствовали тому, что про них говорили: жили ради удовольствия, роскоши и изысканности. Они стремились к комфорту до такой степени, что не позволяли устанавливать кузницы, мастерские котельщиков или же чеканить монету в своей части города. От работы бежали, как от чумы, однако не пренебрегали властью, которую осуществляли лично, а также торговлей, которой управляли через доверенных людей. Они копили богатство в течение двух столетий, и Акенон был этим весьма доволен, потому что благодаря их состоянию ему было поручено самое высокооплачиваемое расследование в его жизни.

* * *

Уже совсем стемнело, когда у входа в харчевню обозначился силуэт. Он разыскал Акенона, сдержанно поприветствовал и снова исчез. Через минуту вошло несколько слуг, за которыми следовал некто в капюшоне. Этому человеку не имело смысла прятаться за капюшоном: одетое в роскошные атлас и бархат, тело его было в два раза жирнее обычного.

Раб поспешно придвинул сиденье с плетением из кожаных ремешков, сверху положил толстую пуховую подушку, и человек в капюшоне неловко уселся напротив Акенона. Вокруг толпились слуги, одни в ожидании распоряжений, другие в качестве телохранителей. Трактирщик сделал было шаг навстречу, однако его не подпустили.

Акенон поднял чашу, обращаясь к прибывшему:

— Отведай вина, Главк. Оно довольно сносное.

Главк презрительно махнул рукой и снял капюшон. Он пил только лучшие вина Сидона  ^[8].

Акенон внимательно посмотрел на своего соседа по столу. Тот сложил на груди руки, пухлые и влажные. Подбородок занимал то место, где должна была располагаться шея, по мясистым щекам сбегали капли пота. Глаза, обманчиво нежные, двигались быстро, словно он не в силах сосредоточить взгляд.

«Похоже, сегодня вечером я открою нового Главка», — подумал Акенон.

Внезапно им овладело давнее и не слишком приятное воспоминание о тех временах, когда он жил в родном Египте. Около двадцати пяти лет назад он блестяще завершил одно расследование, благодаря которому его нанял сам фараон Амос Второй. Якобы для того, чтобы сделать частью личной охраны, на самом же деле Акенону надлежало следить за придворными и чрезмерно заносчивой знатью. Несколько месяцев спустя Акенон раскрыл заговор, организованный двоюродным братом фараона. Амос Второй щедро его отблагодарил, и юный Акенон раздувался от гордости. На следующий день он присутствовал на допросе родственника фараона, обвиненного в заговоре. После угроз начались избиения. Затем появились жуткие металлические штуковины, и допрос превратился в страшную пытку. Акенону стало так плохо, что он предоставил вести допрос другим. Через полчаса вопросов уже не задавали. Акенон не уходил, уйти было бы признаком неприемлемой слабости. Он уставился в стену в нескольких метрах от допрашиваемого, стараясь, чтобы картины пыток не отпечатались в его мозгу. Но укрыться от криков было нельзя. С тех пор он часто просыпался в поту, а в голове гремело эхо пронзительных воплей.