Дикий остров - Владимир Цыбульский Страница 29

Юнг подтянулся, забросил руку, повис, Тёма за шиворот ухватил, втащил на террасу.

Дима полежал немного, отдышался, встал, подошел к краю, попытался разглядеть что-нибудь сквозь солнечную дымку. Глаза его привыкли постепенно, и вдали проступила долина речки — вся в плотной лиственной массе, и такой же холм напротив, и гребенка скал с той стороны долины. Больше ничего разглядеть он не смог.

— Надо бы повыше подняться, — предложил Тёма.

Они обернулись прикинуть, как широка эта терраса, на которую они вылезли.

Перед ними была роща молодого бамбука. Зеленые удилища в узких листьях стояли плотно в ряд, как будто гигантскую циновку кто растянул поперек склона.

— Ага, — кивнул сам себе Тёма.

Юнг наблюдал, как ходит Тёма меж часто стоящих бамбуковых стволов. Одни были совсем тонкие, как удочки-одноколенки. Другие — толщиной в руку культуриста.

Тёма нарезал сначала тонкого бамбука. Сантиметров по пятьдесят, чтобы с одного конца получилось острие, с другого, там, где стволик расширялся, делал выемку. Потом долго и придирчиво выбирал бамбук потолще. Проверял, как гнется. Согнет у основания, отпустит резко, бамбук выпрямится пружинисто, венчиком узких листьев наверху встряхнет.

Наконец выбрал подходящий ствол, сменил лезвие на полотно ножовки, отпилил бамбуковую палку метра полтора длиной, сделал засечки на концах и одну посередине. Достал из кармана рубашки моток тонкого прочного шпагата, отмерил, отрезал, сделал петли, набросил на один конец, согнул бамбуковую палку с большим трудом, петлю накинул.

Получился лук.

А тонкие бамбучины с острым концом — стрелы.

— И кого ты думаешь этим поразить? — не поверил в затею Юнг.

Тёма не ответил. Выбрал бамбуковый ствол потолще, отсчитал пятнадцать шагов, стрелу вставил в тетиву, натянул, поднял лук, приложился щекой к кончику стрелы, где должно было быть оперение, прицелился, легко отпустил. Тетива задрожала, издав басовый звук, стрела тонко свистнула, сочно треснул бамбук.

— Вот это да! Вот это здорово! — восхитился Юнг.

Они вышли на опушку. Тёма нес на плече свои разнокалиберные удилища.

Терраса подымалась вверх полого, вся поросла высокими, разлапистыми растениями, под которыми красными, яркими каплями подрагивали цветки мака. По всему склону разбросаны были огромные каменные глыбы. А там, где они вышли из рощи, трава была свежепримята и сложены на ней аккуратно настриженные бамбуковые прутья. Тут же валялась начатая плетеная корзинка. Кто-то совсем недавно сидел тут и, поглядывая на птицу, плавающую в небе, тянул заунывный мотивчик и плел эту вот корзинку. Потом отложил ее, незаконченную, с торчащими во все стороны прутьями, собрал вещички и удалился.

Тёма опустил на траву напиленные палки, взял чужой бамбуковый прут, осмотрел аккуратный срез.

— Похоже, не мы одни бродим по этому строительному рынку, — заметил Юнг.

Если и были тут люди, по лугу они лишний раз не ходили — высокие травянистые растения, похожие на крохотные елки с бурыми метелками цветов на макушках, стояли ровными рядами. Ни следов, ни тропинок, только ярко-красные маки на тонких мохнатых стеблях подрагивают на ветру.

А что в этой траве зверьки или птицы вдруг стихли, это понятно — их спугнули фигуры двоих, появившиеся только что на опушке.

— Надо идти, — вздохнул Тёма и вложил на всякий случай стрелу в тетиву.

— Куда?

— Там, — показал Тёма, — нам все будет видно.

Луг замыкала высокая отвесная стена. Последняя на этом склоне. А наверху должно быть плато.

— Господствующая высота, — усмехнулся Юнг, вспомнив тактические премудрости о действиях командира мотострелкового взвода, преподанные им в подмосковных полях скучноватым майором с военной кафедры.

Майор был сухощав, с продольными суровыми морщинами на лице, с сиплым голосом. Когда снимал фуражку, сзади от воротника до макушки подковой отмечалась мохнатая плешь, протертая офицерским головным убором. А учил он их тактике боя на примере действий Советской армии во времена Великой Отечественной войны. И, выходя на учение в поля, надевали они гимнастерки и пилотки образца сорок первого года.

Все было одно к одному, и слова «господствующая высота» невозможно было забыть.

— Господствующая высота, — отозвался Тёма. — Точно.

— Тогда вперед!

Юнг вошел в траву. Тут же фыркнуло под ногами, вылетели, часто треща короткими крыльями, три толстенькие птицы. Тёма в одно движение вскинул лук, повернулся, натянул и отпустил тетиву.

Звук — как будто хлестнули прутом подушку. Птица комком плюхнулась в траву. Юнг подбежал, поднял пробитое стрелой тельце. Коричневые перья отливали золотом, на голове короткий гребень. Длинная шея болталась, глаз затянут синей пленкой. А весу с полкило.

— Кто это? — тронул Тёма птичий гребень.

— Кто-то из фазаньих, — пожал плечами Юнг. — Ближайший родственник курицы.

Почувствовал что-то, оглянулся на обломок скалы, вросший в поле. Как будто кто-то следил за ними.

Тёма выдернул перо из птичьего хвоста, привязал ниткой к толстому кончику стрелы. Насадил на тетиву. Голову теплой еще птицы засунул под ремень джинсов. Мертвая, она болталась и била его скрюченными лапками по ноге все время, пока шли через луг.

Еще раз пять Тёма вскидывал лук, и гребенчатых голов с закрытыми глазами, просунутых под ремень, и скрюченных лапок, цепляющих его при каждом шаге за джинсы, прибавилось, пока добрались до подножия последней террасы.

Добычу Тёма сложил на груду щебня под скалой. Рядом положил лук и стрелы. Обмахнул с джинсов бурую цветочную пыльцу. Дротик забросил за спину, примерился, ловко, быстро полез по стене. Юнг двинулся за ним вслед. Он старался повторять за Тёмой движения. Иногда ему это удавалось. На господствующую высоту влезли почти разом.

Плоская полоса метров двадцать шириной тянулась в обе стороны и была похожа на верхушку Китайской стены. Была она буро-зеленого цвета, от покрывавшей ее той же высокой травы с метелками мелких цветов на верхушках. Ветер трепал и шевелил бурое покрывало, а под ним до самого горизонта темно-синий, почти черный, весь ребристый от волн океан.

Оглянулись вниз на долину, и даже Тёма, пошатнувшись, отступил на шаг. Они стояли на самом краешке стенки огромной, вытянутой чаши.

Стенка уходила, закругляясь, туда, откуда принесло их потоком. По ту сторону долины она тянулась тоже. Вниз по реке крошилась, ломалась, сходила на нет. Там от нее отломился огромный кусок, открывая реке путь вниз, вдоль протянувшегося до горизонта острова. Края его были скалистыми и рваными. И две вершины поднимались над частоколом мелких, острых скал вдоль побережья — одна, коленчатая и длинная, походила на подзорную трубу. Другая, едва видневшаяся, была кругла, как стол.