Последний пророк - Александр Каменецкий Страница 29

— Как у вас там с планом?

— Дорого, — подумав, ответил я. — В Москве все дорого.

— Fucking Uncle Sam вас подставил, парень, — авторитетно заявил хиппарь. — Он купил вашего Горби за большие бабки. А Горби уничтожил все ваши ракеты. Теперь вы в полном говне, a Uncle Sam хочет трахнуть весь мир. Он stinking fucking crazy, понял? Знаешь, что я думаю?

— Не знаю.

— Арабы должны объединиться и трахнуть дядю Сэма. Вообще все нормальные парни должны объединиться и сделать это. Русские, арабы, черные — все. I hate America! Знаешь, что я сделал одиннадцатого сентября? Надрался от радости как последняя свинья. Одному копу я крепко заехал в рыло. Это было в Амстердаме. Потом мы смывались от колов, и нас застукали на мосту. Обложили со всех сторон. Тогда я сказал им все, что думаю, и прыгнул в воду. Понял? Видел бы ты их рожи, fucken mother! — Хиппарь счастливо засмеялся и больше не сказал ни слова.

До самого утра я бродил как зверь в клетке, считая шаги. Таня моя всхлипывала во сне. Пару раз за ночь появлялся дежурный. Не просыпаясь топал по коридору. Рожи у местных полицейских были выразительно московские.

Утром, около семи, прибыла внушительная делегация. Мсье капитан, с ним неизвестный тип в штатском, рядовой состав — пятеро молодчиков в отутюженном камуфляже. Лицо у капитана было серьезным и обеспокоенным. Штатский сразу напомнил подзабытого Борис Борисыча. Где их всех штампуют, одинаковых? Нас выпустили, доставили через решетчатую — служебную — дверь наверх. Ни слова не говоря. Погрузили в джип и куда-то повезли. Через затененное стекло я разглядывал незнакомый город: мавританский стиль, иногда пышный, но чаще — неброский и провинциальный. Домики, домишки пыльного цвета, глинобитки с плоскими крышами. Ближе к центру сквозь нагромождение хибар и роскошных особняков пробивается европейская архитектура. Стекло, бетон, деловая безвкусица. Дорожное движение отсутствует. То, что творится на ухабистых, разбитых дорогах, движением назвать нельзя. Толчея, толкотня, хаос муравейника. Светофоры мигают безучастно. Они — элемент декора. Автомобили сигналят всему, что движется. Рев стоит как в аду. Всем этим кошмаром заправляют здоровенные женщины-регулировщицы в кирзовых сапогах. Такие не то что коня, наверное, грузовик на скаку остановят. Перед нашим джипом (с мигалками, да-да, с родными московскими мигалками!) автомобильная толпа расступалась в почтении.

Все первые этажи — лавчонки и магазинчики. Узкие тротуары перегорожены, как баррикадой, грудами товаров. Фрукты лежат горой. Выше человеческого роста. В ящиках, в мешках, в коробках, просто так. Рядом с фруктами — такая же гора электроники. Магнитофоны, телевизоры, видео. Свалены в кучу. Проехали огромный лоток с сияющей медной посудой, коврами, побрякушками. Через каждые два шага жарят мясо. Черный дым валит столбом. Миллион кафе, закусочных, забегаловок. Латинские буквы вывесок не складываются в слова. Однозначны лишь «Кока-кола» и «Пепси-кола». Животных не меньше, чем людей. Больше всего — бродячих собак. На втором месте ослы и верблюды. Какой-то Насреддин в тюрбане переводит своего ослика через дорогу. Осла под вьюками почти не видно, но трусит он быстро. Машины сигналят и визжат тормозами, усато-носатые водители высовываются из окон и страшно орут. Еще звуки: нечеловечески громкая восточная музыка из выставленных на тротуар динамиков. Каждый торговец считает своим долгом врубить звук на всю катушку. Без этого торговли нет. Периодически ревут верблюды. Голоса у верблюдов львиные, я всякий раз вздрагивал. Десятки живописных нищих неподвижно сидят где придется. Как камни.

Нас привезли, я так и понял, в городское управление полиции. Особняк в стиле «Тысячи и одной ночи», но поскромнее размерами. У входа: джипы, «мерседесы», «БМВ». На специальной парковке — одинокий белый «линкольн». Длинный, как арабская сказка. Очень знакомо. Охраняют управление свои омоновцы с чешскими автоматами «скор-пио». Очень бравые рослые ребята в черных беретах и сверкающих начищенных ботинках. Ходят взад-вперед, зыркают по сторонам. Народ решительный и опасный.

Через центральный вход, разумеется, не провели. Вошли через служебный, сзади, в незаметную снаружи пристроечку. Я сразу понял: особый отдел. Стерильная чистота, обитые суровым дерматином двери, зеркальный узорчатый паркет. Мраморный бюст отца нации на лестничной площадке. Ни единого человека, кроме нас. Примерно так я и рисовал себе пресловутый Кэй-джи-би. Посетить, к счастью, не довелось. Мсье капитан не поднимал глаз, заметно нервничал. Видимо, шли к высокому начальству. Штатский шагал уверенно, ровно. Здесь он был как дома.

Кабинет принадлежал большому боссу. Полированный, светлого дерева стол буквой Т размером с палубу авианосца. Кресла с высокими спинками — мягкая даже на взгляд, темно-коричневая благородная кожа. Дворцовый паркет — досочка к досочке с неуловимыми переливами оттенков. Несколько застекленных шкафов с длинными рядами одинаковых толстых переплетов. Золоченая арабская вязь по корешкам. У шкафа, в углу — узкогорлая бронзовая ваза, покрытая тонким ковровым орнаментом. Я всегда поражался их галлюцинаторной фантазии, помноженной на нечеловечески кропотливый труд. Чтобы ее создать, вазу, должно, наверное, уйти полжизни. Кондиционированный, прохладный воздух. Огромйая пальма в кадке, ее тени хватило бы на скромный караван. Аудиосистема «Yamaha» — полутораметровые серебристые колонки, страшноватая воронка сабвуфера, в которую можно просунуть кулак, матовый хром панелей. Инопланетный дизайн high-end. Очень, очень дорого.

Хозяин: оливковая униформа, ни единой складочки. Золотые галуны, генеральский аксельбант, крупные остроконечные звезды погон. Фуражка с задранной тульей сияет слепящей кокардой: когтистый орел среди венков и лучей. Лицо без выражения. Отвернувшись, невозможно вспомнить. Такие лица изготавливают в специальных лабораториях и выдают под расписку. Вместе с погонами. Нет, кое-что помню: усы. Черные, лоснящиеся, аккуратно подстриженные. Перед ним на столе — iMac с прозрачным оранжевым корпусом, похожий на открытую раковину. Очень неплохая машина, хотя у нас мало кто работает на макинтошах. Предпочитаем по старинке «Ай-би-эм». Сзади, на стене — отец нации в полный рост. Тоже в форме, но как товарищ Сталин — простенько. И так ведь все понятно, зачем лишние детали. Стоит ровно, смотрит покровительственно, а физиономия такая, что хоть сейчас под суд.

И главная деталь интерьера — еда. Сервирован специальный стол. В хрустальной вазочке — свежие цветы. Серебряный сервиз: изысканный узорчатый кофейник с длинным раздвоенным носиком, миниатюрные кокетливые чашечки.

Пахнет божественно. На круглом блюде грудой фрукты: апельсины, бананы, гранаты, финики, виноград, хурма. Печенье, сыр, еще какие-то лакомства. Французская минеральная вода «Эвиан» в поллитровых бутылках. Специально для ребенка: йогурт, клубника со сливками, шоколадные конфеты. У Машки загорелись глаза.

— Не смей ничего трогать! — сразу приказал я.

Мы, все трое, голодные как звери. И страшно хотим пить. Большой босс встал, просиял белозубой улыбкой, приветливо раскинул руки:

— Присаживайтесь, господа. Вы в полной безопасности. Вот его английский уже безупречен. Легкий, приятный кембриджский говорок. Никакого американского рыканья и местного пришепетывания. Каждое слово пропето с волнующей точностью. Мы сели, ожидая, что будет дальше. Большой босс — нет. Сопровождающие тихо стояли в стороне. Им садиться не предлагали. Свои правила.