Дочь палача - Оливер Петч Страница 29

— Утром два дня назад, — спросил Симон. — Когда умер Петер. Вы не заметили за Кларой чего-нибудь странного?

Якоб ненадолго задумался, потом кивнул.

— Она была очень бледная, за завтраком ничего не ела. Нам показалось, что у нее жар. Ведь днем позже она действительно заболела. Когда Клара узнала о маленьком Петере, то убежала к себе в комнату и не выходила до самого вечера. Мы решили не тревожить ее. Петер все-таки был ей другом.

— На ней была отметина.

— Что? — Симон позабыл, о чем думал.

Мария Шреефогль подняла голову и смотрела в пустоту. Потом повторила:

— На ней была отметина.

Якоб недоверчиво воззрился на жену.

— Что ты такое болтаешь? — прошептал он.

Мария говорила, уставившись по-прежнему в стену.

— Я купала ее вечером в бадье. Решила, что горячая вода с травами снимет жар. Клара упиралась, но я все-таки раздела ее. Она пыталась залезть по плечи в воду, но я увидела. Ту самую отметину, про которую все теперь говорят. Почти стертую, но все равно заметную.

У Симона пропал голос. Но он все же смог спросить:

— Круг и крест снизу?

Мария кивнула.

Наступило молчание. Слышались лишь гневные крики толпы снаружи. Наконец, Якоб вскочил. Лицо его побагровело.

— Почему ты мне ничего не сказала, будь ты проклята? — закричал он.

Женщина опять всхлипнула.

— Я… я… не хотела верить в это. И думала, что если перестану думать об отметине, то она исчезнет… — Она снова начала рыдать.

— Тупая корова! Может, мы смогли бы ее спасти! Поговорить, разузнать у нее, что это за отметина… А теперь уже поздно!

Шреефогль бросился вон из комнаты и, хлопнув дверью, скрылся в верхних покоях. Симон побежал за ним. Оказавшись на лестнице, он услышал крики снизу.

— Хватит с нас! — кричал кто-то. — Схватим ее!

Симон передумал и поспешил вниз. Снаружи он налетел на толпу. Вооружившись факелами, косами и кольями, люди как раз двинулись в сторону Монетной улицы. Среди них шли и несколько стражников. Судебного секретаря и никого из советников видно не было.

— Что вы задумали? — крикнул Симон им вслед.

Один из бунтовщиков обернулся. Это был кожевник Габриель, который в свое время сообщил Симону о несчастье с Петером.

— Расправимся с ведьмой, пока она не погубила еще больше детей, — сказал он.

Факел бросал на лицо жуткий отсвет, в темноте сверкнули белые зубы.

— Но Штехлин в тюрьме, — попытался успокоить их Симон. — А Клару забрал, скорее всего, мужчина.

— Это был дьявол! — прорычал другой голос. Симон узнал мясника Антона, свидетеля, который утверждал, что видел похитителя.

— У него костяная рука, и он летел! — выкрикнул он, догоняя остальных.

— Но это безумие! — прокричал Симон в темноту, но его больше никто не слушал.

За спиной вдруг загромыхали шаги. Якоб Шреефогль торопливо спускался по лестнице. В правой руке он держал фонарь, в левой — шпагу. Казалось, он снова успокоился.

— Надо догнать их, пока дело не дошло до расправы, — сказал он. — Они же как с цепи сорвались.

Он уже приближался к Монетной улице, когда Симон пустился вслед за ним.

— Значит, вы тоже больше не верите в колдовство? — спросил он на бегу.

— Я больше ни во что не верю, — прохрипел Шреефогль, сворачивая на Винную улицу. — Ни в дьявола, ни в господа милостивого. А теперь быстрее, пока они не выломали дверь в тюрьму!

Судебный секретарь Иоганн Лехнер с нетерпением предвкушал, как залезет в горячую ванну. Он велел прислуге вскипятить на кухне котел. И вот деревянную бадью в комнате обложили тканью и заполнили до половины горячей водой. Лехнер скинул кафтан и брюки, беспорядочно сложил все на стуле и погрузился в воду. От наслаждения по телу пробежали мурашки. Пахло тимьяном и лавандой, по полу расстелили хворост и тростник. Секретарю необходима была такая ванна, чтобы поразмыслить.

Слишком много навалилось сразу. Убито два ребенка, сгорел сарай. Лехнер не знал пока точно, имелась ли какая-то связь между всем этим. Хорошо, пусть аугсбургцы подожгли хранилище, транспортная монополия Шонгау была им как кость в горле. И еще, разве они не делали давным-давно что-то подобное? Иоганн решил порыться в документах.

Но вот что аугсбургцы могли убить детей, в такое ему не верилось. С другой стороны… сгоревший склад, ужасные убийства, потом еще этот проклятый приют перед городом — лишь из-за какой-то прихоти священников… Воистину было немало причин впредь избегать Шонгау и выбрать другой маршрут. Так или иначе, бедствия города были только на руку аугсбургцам. За долгие годы службы секретарем в совете Лехнер, разбирая множество других дел, усвоил: если хочешь выяснить, кто стоит за каким-то происшествием, подумай, кому оно выгодно.

В чьих интересах?..

Лехнер с головой погрузился в горячую воду. Тепло и тишина окружили его, он наслаждался. Наконец-то спокойствие, никакой болтовни, никакой ругани советников, которых, кроме личной выгоды, ничего не заботит, и никаких интриг. Через минуту воздух кончился, и пришлось выныривать.

Все равно, связан ли как-то пожар с убийствами или нет, был надежный способ вернуть его городу спокойствие: Штехлин должна признаться. Все заботы разрешатся сами собой в пламени костра и улетучатся вместе с дымом. Завтра же допрос продолжится, пусть это и незаконно без постановления из Мюнхена.

Быть может, тогда сама собой отпадет и необходимость допрашивать этого задиристого Ригга и наглого аугсбургца. Извозчик Фуггеров! Будто что-нибудь этакое могло на него, Лехнера, подействовать! Единственно из-за этой вот дерзости, он продержит его еще несколько дней под арестом в городском амбаре.

В дверь постучали, и вошел слуга с ведром, от которого поднимался пар. Лехнер довольно кивнул ему, и горячая вода полилась на подставленную спину секретаря. Когда слуга удалился, Лехнер взялся за щетку. Постучали во второй раз. Он устало опустил руку.

— Что еще? — проворчал он в сторону двери.

Голос слуги звучал испуганно:

— Господин, простите за беспокойство…

— Говори, что стряслось!

— Еще одно несчастье. Говорят, дь… дьявол унес маленькую Клару Шреефогль, и теперь народ ринулся к тюрьме и хочет сжечь Штехлин. У них колья и косы. И факелы…

Выругавшись, секретарь отбросил щетку в воду и потянулся за сухим полотенцем. У него промелькнула мысль, не пустить ли просто все на самотек. Чем быстрее Штехлин сгорит, тем лучше. Но он все-таки еще представлял закон в городе.

Лехнер торопливо влез в одежду. Штехлин сгорит — но только когда он прикажет.

Палач посмотрел на толпу — и в тот же миг понял, чего они хотели. Он развернулся, пробежал обратно несколько метров и встал, расставив ноги, перед входом в тюрьму. Попасть в массивную башню можно было только отсюда. Если кому-то понадобилась Штехлин, пусть обойдут сначала его. Прищурив глаза и скрестив руки, Куизль ждал толпу — в ней насчитывалось примерно две дюжины мужчин. В свете факелов он разглядел недавних драчунов, в первом ряду шагал пекарь Михаэль Бертхольд. Шли среди них и несколько сынков советников. Якоб разглядел даже младшего отпрыска бургомистра Земера. Многие вооружились косами и кольями. Когда увидели палача, люди замедлили шаг, начали перешептываться. Потом к нему требовательно обратился, широко ухмыляясь, Бертхольд.