Американский хищник - Морин Каллахан Страница 29

Разумеется, Киз не собирался этого делать.

Затем он вновь связал Саманту более сложным путем, используя веревки вместо пластиковых наручников.

– В этот момент она все поняла, – сказал Киз.

Он вышел из сарая, чтобы проверить Кимберли.

– Она не спала, – сказал он.

Это отличалось от того, что он говорил вчера. В той версии он дождался, пока она заснула. В самом ли деле Киз действовал один? Он настаивал на своей хронологии, но Пэйн и члены его группы не верили ему.

Киз опять рассказывал про сарай. Нагреватели довели температуру до 32 градусов. Оглушительные звуки «тяжелого металла» по радио сотрясали стены. Внутри пахло табачным дымом, мочой и потом.

Киз заявил, что изнасиловал Саманту дважды. Это заняло какое-то время. «Быть может, две или три песни по радио». Когда он закончил, встал над ней совершенно голый. Саманта спросила, собирается ли он убить ее. Старалась отговорить его. По словам Киза, твердость ее духа была удивительной. Достойной восхищения. Но она оставила его равнодушным.

КИЗ: Затем я надел кожаные перчатки.

ДОЛЛ: Почему вы надели перчатки из кожи, а не резиновые?

КИЗ: Потому что тяжело задушить человека… Я знал уже с той минуты, когда она выходила из кофейного киоска, что ей не жить… Она не издала ни звука.

ДОЛЛ: Как долго она умирала?

КИЗ: Это заняло… Я имею в виду, что трудно сказать точно. Гм. Это заняло какое-то время. Помню, я еще подумал, что до сих пор не принял душ… Я пока не буду рассказывать об этом в подробностях.

ДОЛЛ: Почему?

КИЗ: Я ударил ее ножом один раз прямо под правую лопатку, но рана оказалась не очень глубокой. Я не стану вдаваться в подробности, но я нанес ей удар ножом не для того, чтобы она умерла быстрее. Это было что-то другое.

ДОЛЛ: Вы ударили ее ножом, потому что она все еще оставалась привлекательной для вас?

КИЗ: Нет. Я не стану рассказывать об этом в деталях… Я допил вино, надел брюки и отправился в дом, где принял душ.

Затем он разбудил дочь. Пока она собиралась, Киз снова вернулся в сарай. Обогреватели оставались включенными, чтобы замедлить трупное окоченение. Он закатал тело Саманты в брезент, открыл один из шкафов, спрятал ее, отключил обогреватели, закрыл сарай на два замка и вызвал такси.

ФЕЛДИС: Каким был ваш план? Вы садились в самолет, ее тело оставалось в вашем сарае. О чем вы думали?

КИЗ: Я думал о том, что на улице минус семь градусов, и можно ни о чем не беспокоиться.

ФЕЛДИС: Вы не опасались, что вас поймают?

КИЗ: Нет.

ФЕЛДИС: Почему же?

КИЗ: Отчасти потому, что это Анкоридж… Я часто пользовался полицейским сканером в последнее время, и интуиция подсказывала мне, что к тому времени, когда кто-то осознает, что на самом деле произошло, след уже успеет остыть. Даже если у них будут снимки моего пикапа, они не узнают, чья это машина. У них не будет отпечатков шин. У них не будет никаких улик. Будут только отпечатки следов обуви, но ни отпечатков пальцев, ни ДНК в их распоряжении не окажется, и меня ничто не тревожило.

Это прозвучало отрезвляюще. И его слова ставили их в крайне неловкое положение. Киз был прав. Он предвидел их реакцию или скорее отсутствие таковой. Совершить столь ужасное преступление, разъезжать три часа по всему городу с пропавшей молодой девушкой и не бояться быть пойманным, «потому что это Анкоридж», звучало как приговор: полная некомпетентность полицейского департамента. И в этом заключалась правда. Джеймс Кениг знал об этом. Сотни людей, пришедших со свечами на сбор для поисков Саманты, тоже знали об этом. А если об этом узнают еще и средства массовой информации, вся Аляска будет знать тоже. Но это никогда не будет оглашено в суде или внесено в официальные документы. В то утро, зная только, что ФБР задержало подозреваемого, Джеймс разместил в «Фейсбуке» еще один призыв: