Лед-15 - Линкольн Чайлд Страница 29

Еще недавно в офицерской столовой царили гомон и зубоскальство, более свойственные студенческому междусобойчику, чем чинной трапезе занятых делом людей. Но этим утром просторное помещение походило скорее на морг. Люди сидели по двое и по трое, вяло ковыряясь в тарелках с завтраком и почти не разговаривая. Все хмуро и недоверчиво поглядывали друг на друга, словно виновник пропажи кота был где-то рядом. Стоя в дверях, Маршалл подумал, что эти подозрения не лишены оснований — преступник сейчас и впрямь вполне мог находиться в столовой.

Взгляд его остановился на дальнем столе, где в одиночестве сидел, читая книгу, светловолосый худощавый человек с аккуратно подстриженной бородкой. Логан, профессор-историк.

Взяв себе ломоть пшеничного хлеба и чашку чая, Маршалл, сам не зная почему, сел напротив Логана.

— Доброе утро, — сказал он.

Логан отложил книгу — «Толкования» Вальтера Беньямина — и поднял взгляд.

— Это еще не очень-то ясно.

— Воистину так.

Маршалл сорвал обертку с коробочки и намазал мармелад на ломоть.

— Думаю, им куда хуже, чем нам, — заметил Логан, кивнув на соседний стол.

Там сидели двое операторов, Фортнем и Туссен, тупо гоняя по тарелкам кусочки омлета. Большую часть съемочной группы отправили обшаривать базу и ее окрестности в поисках пропавшего зверя.

— Верно. Во всяком случае, меня происшедшее не лишило работы. — Маршалл постарался придать голосу максимальную беззаботность. — А как с вами?

Логан помешал кофе.

— Меня это вообще не касается.

— Рад слышать. Вы ведь профессор, да? Средневековой истории?

Движение ложечки в чашке замедлилось.

— Да, верно.

— Весьма увлекательное занятие. Собственно, я в последнее время штудирую историю контрреформации.

Это было правдой лишь наполовину — Маршалл действительно читал на ночь книгу о контрреформации, но лишь в отчаянной надежде, что невероятно сухое изложение материала поможет ему заснуть.

Логан поднял брови. Казалось бы ничего не выражающий взгляд его голубых глаз на деле был острым и проницательным.

— Я только что дочитал главу о Тридентском соборе. Удивительно, какое влияние он оказал на католическую литургию.

Логан кивнул.

— И с тех пор как его созвали в четвертый раз в… кажется, в тысяча пятьсот семьдесят втором году, столь влиятельных соборов более не случалось.

Логан отложил ложечку, отхлебнул кофе и поморщился.

— Отвратительный кофе.

— Переходите на чай, как я.

— Возможно, я так и сделаю. — Логан поставил чашку. — Тридентских соборов было три, а не четыре.

Маршалл не ответил.

— И последний состоялся в тысяча пятьсот шестьдесят третьем году, а не в семьдесят втором.

Маршалл покачал головой.

— Наверное, я слишком устал и что-то напутал.

Логан слегка улыбнулся.

— Мне кажется, вы ничего не напутали.

После короткого замешательства Маршалл грустно рассмеялся.

— Вы правы. Извините. Действительно глупо с моей стороны.

— Вряд ли мне стоит вас в чем-то винить. Я появляюсь неизвестно откуда и непонятно зачем — и сразу же после моего прибытия тут чуть ли не разверзается ад.

— Даже при всем при этом у меня не было никакого права играть с вами в подобные игры. — Маршалл поколебался. — Отнюдь не в оправдание, но я только что вернулся с весьма неприятной встречи с Конти.

— С режиссером? Они вместе с тем питбулем из телекомпании, Вольфом, устроили мне вчера настоящий допрос. Никогда еще не встречал таких отъявленных параноиков.

— Угу. И что самое худшее, это заразно. Я только что схватил хорошую дозу.

Слова Конти до сих пор звучали у него в ушах; в частности, кое-что из сказанного им о Салли выглядело куда убедительнее, чем хотелось бы. Маршалл посмотрел на часы — до принятия решения оставалось три с половиной часа.

Он откусил кусочек тоста.

— Так что вы здесь делаете, если не секрет?

Логан отставил чашку.

— Доктор порекомендовал. Климат, знаете ли.

Маршалл покачал головой.

— Иного ответа я и не заслужил.

За столом снова наступила тишина, но на сей раз уже не столь неуютная. Маршалл доел тост, чувствуя, как исчезает его недоверие к чужаку. Конечно, никаких причин к тому не было, да и профессор почти наверняка не являлся только лишь тем, за кого себя выдавал. Однако спокойное достоинство, с каким он держался, не оставляло места для подозрений.