Пастырь добрый - Надежда Попова Страница 28

– О, Господи, – простонал Курт, прижав пальцы к виску. – Его мне еще не хватало сегодня…

– Выставить? – с готовностью подхватился страж, и он вздохнул:

– Ни в коем случае. Сопроводи в часовню – я спущусь к нему.

* * *

Штефан сидел на последнем ряду скамей, в самом дальнем углу часовни, сжавшийся, поникший, и смотрел в пол, обернувшись на шаги резким рывком и порывисто поднявшись навстречу вошедшим. От брошенного на него взгляда Курт едва не поморщился и, пересиливая острое желание развернуться на месте и уйти, приблизился, пытаясь выглядеть уверенно и невозмутимо.

– Здравствуй снова, Штефан, – отозвался он на приветствие, произнесенное тихо и, как показалось, укоризненно; тот вздохнул.

– Вы не пришли к моим родителям, – тихо заметил мальчик, не глядя на своих собеседников, изучая плиту пола подле себя и теребя рукав. – Значит, майстер обер-инквизитор мне не поверил, да?

– Ты пришел, потому что это все еще продолжается? – оставив его слова без ответа, спросил Курт, не садясь, дабы ненужный и докучливый посетитель не последовал его примеру и разговор этот не вздумал затянуться; мальчишка кивнул.

– Да, майстер инквизитор. Только теперь все еще хуже – намного хуже.

Обреченный, безысходный вздох он удержал в себе с невероятным напряжением, обессиленно опустившись на скамью, и спохватился лишь тогда, когда Штефан уселся тоже, сложив на коленях руки и все так же не глядя ему в лицо.

– Я, в общем, зря пришел, – произнес парнишка тихо, – я понимаю; раз мне не верят – то чего понапрасну ходить-то, да?.. Только мне совсем плохо. Я, наверное, для того пришел, чтобы просто рассказать. Мне никто не верит, понимаете?

Курт промолчал.

Что он сейчас мог сказать в ответ? Что он и сам не особенно склонен почитать подобные рассказы за правду? Мог он сказать и то, что мальчик прав: сейчас он сидит здесь, в часовне Друденхауса, лишь потому, что над ним смеется духовник, от его жалоб морщится усталая от возни с младенцем мать и злится состоявшийся, уверенный в себе отец, а майстера инквизитора Гессе от прочих собеседников Штефана Мозера отличает тот факт, что он попросту обязан выслушать – и это, и все, что бы ни взбрело в голову рассказать хоть сыну одного из самых преуспевающих людей города, хоть нищему, что побирается на улицах Кёльна. Даже когда голова забита другим, бессомненно важным, и посетитель в этот день нужен, как рыбе ноги…

– Знаете, у меня есть друг, – продолжил Штефан, так и не дождавшись на свои слова никакого отклика. – Франц. Я рассказал ему, что творится в моей комнате по ночам… Это мой лучший друг, но я все равно думал, что он будет надо мной смеяться. А он не смеялся. Он на меня так посмотрел… Он ничего не сказал, только я думаю, у него происходит то же самое, просто он не хочет об этом говорить, и он, может быть, подумал, что я его… как это… провоцирую. Я на него давить не стал, я думаю, что он скоро сам расскажет. И если он расскажет – может быть, тогда майстер обер-инквизитор поверит? – с надеждой спросил мальчишка, подняв, наконец, взгляд к своим собеседникам. – У двоих сразу ведь одинаковые кошмары быть не могут, да?

– Все дело в том… – вздохнул Курт, тщательно подбирая слова, – дело в том, Штефан, что – могут. Такие – могут. Понимаешь, это как боязнь темных углов или подвалов, такие страхи одинаковы у всех людей.

– Потому что все знают, что там может что-то быть, – чуть слышно, но уверенно, с непреклонной убежденностью пояснил мальчик, и Курт едва не покривился болезненно, услышав собственные слова из уст этого ребенка. – Потому что мы все знаем, что там должно что-то быть, в темноте, только мы не всегда это видим, или оно пока спит.

Взгляд подопечного, перехваченный мимоходом, был напряженным и острым; чуть придвинувшись ближе, Бруно попытался изобразить на лице нечто похожее на доброжелательность, от каковой не слишком удачной попытки стало мерзко даже майстеру инквизитору.

– В чем-то ты, быть может, и прав, – согласился помощник мягко, – однако ведь, Штефан, не забывай и еще кое-что: чем старше мы становимся, тем больше у нас развивается воображение. Тем больше всяких страшных рассказов мы слышим вокруг…

– Или просто понимать начинаем больше.

От того, как снова по-взрослому заговорил сегодня Мозер-младший, от этого выражения полной серьезности и неподдельного страха в его лице Курт снова ощутил неприятное, раздражающее желание наплевать на мнение начальства и старших сослуживцев, достать так и не начатое дело из архива и все-таки поставить на том единственном листе пометку «утверждено к расследованию»…

– Понимаешь, – вновь попытался возразить Бруно, – никто здесь не полагает, что ты говоришь неправду. Во лжи тебя не обвиняют. Но…

– Но вы думаете, что мне все это чудится, – довершил за него Штефан с кривой, тоже совершенно не детской усмешкой. – Что я наслушался… всяческих историй, и оттого боюсь темного шкафа. Но теперь дело не лишь в темном шкафу, все еще хуже, я ведь и пришел потому.

– О, Боже ты мой… – все-таки не сдержал тяжкого воздыхания Курт, прикрыв на мгновение глаза и ощутив вдруг сейчас, в середине не особенно заполненного делами дня, невозможную, сонную усталость. – Рассказывай, Штефан. Что еще стряслось?

– Я слышу оттуда голос, – тихо отозвался мальчик, вновь уведя взгляд в сторону, и, снова не дождавшись на свои слова никакого ответа, продолжил: – Я слышу Кристину.

– Постой, – перебил его Курт совершенно уже неучтиво, резко. – Какую еще Кристину?

– Кристину Шток, – раздраженно пояснил тот, – которую нашли мертвой шестого, в среду! Я ее слышу оттуда, она говорит со мной, ясно?

– Спокойно, – осадил Бруно – ладонь его стиснула локоть мальчика, но смотрел он при этом на своего попечителя, смотрел укоризненно и почти строго. – Спокойно, – повторил он настойчиво. – Спокойно и по порядку.

– Как тут можно спокойно?! – возразил Штефан сорванно, растеряв остатки своего недетского самообладания. – Какой порядок, если со мной из моего шкафа говорит мертвая девчонка! Это не порядок!

– Ты с ней знаком? – оборвал его Курт, поправившись: – Был знаком?

– Ну, был. Не водился – сами понимаете, девчонка, – сумев, наконец, чуть унять голос, ответил тот понуро. – Родители между собою общались, а я знал ее просто в лицо да как звать… Если вы это к тому, что я в нее втрескался, и теперь она с горя повсюду мне мерещится – это вы зря, ясно? В гробу я ее видел!

– Успокойся, – повторил Бруно, и парнишка осекся, отвернув взгляд еще больше в сторону, в самый дальний угол часовни. – Этого никто и не думал. Ты сказал, что… гм… слышал голос – ее голос, поэтому надо было узнать, насколько ты с нею знаком. То есть, достаточно ли для того, чтобы не спутать ее голос с любым другим.

– А какая разница, если вы все равно в это не верите?

– Ты рассказывал об этом кому-нибудь? – вновь оставив без ответа его вопрос, осведомился Курт; мальчишка передернул плечами: