Memow, или Регистр смерти - Джузеппе Д'Агата Страница 28

Диана очень хорошо умеет готовить кофе. И прежде бывало так славно здесь, дома, в этом кабинете, где я проводил добрую часть дня, когда не был занят игрой. В те годы я еще много читал. Наверное, мне нравилось это занятие, возможно, я был образованным человеком. И так хорошо бывало, когда неслышно входила Диана и ставила вон туда, на столик из ивовых прутьев, небольшой поднос с двумя чашками горячего кофе. Это был своего рода ритуал, очень приятный, — выпить кофе и выкурить сигарету. Я рассуждал, строил планы, высказывал всякие намерения найти работу, и все это выглядело мечтаниями и пожеланиями. И Диана умела слушать. Никогда не встречал я человека, который умел бы слушать, как она. Когда она уходила, я опять принимался за книгу и чувствовал себя счастливым в этом доме вместе с ней, потому что знал — она рядом, на кухне, и ощущал ее успокоительное и охраняющее присутствие.

С той поры я привык, что сахар в мою чашку кофе всегда кладет Диана.

— Почему не ложишься спать?

— Не усну. Я слишком взвинчен.

— Прими снотворное.

— Потом весь день буду как одурелый. А голова мне еще служит. Мало, по правде говоря, но все же служит.

Мы слушаем, как громко гудит испорченный кран. Всегда точно в одно и то же время.

— Давид не появлялся?

— Нет.

Не влип ли он в какую-нибудь историю? Не прикончили ли его?

Чувствую, как у меня ломит все кости. Если сесть, легче не станет. Мне хочется отвести душу, накричать на жену.

— Не спрашиваешь, где я был и что делал?

Она притворяется, будто не слышит.

— Хочешь поесть что-нибудь?

— Короче, и знать ничего не желаешь, с кем встречался, кого обчистил, сколько денег промотал?

— Откровенно говоря, меня это не волнует.

— Тебе совершенно наплевать на меня.

Диана не теряет спокойствия:

— Будь это так, мы были бы квиты, не правда ли?

— Не вернись я домой, ты бы и бровью не повела. И разумеется, не бросилась бы искать меня.

— А с какой стати я должна это делать?

Я отвечаю ей в тон:

— А я с какой стати должен? Меня ведь могли вышвырнуть вон, но для тебя…

— Послушай, Кино…

— Знаю-знаю, ты хочешь сказать мне, что я наивный мечтатель, что пора покончить с моими детскими фантазиями. И почему до сих еще не выгнали такого олуха, как я, ну признайся, разве не так?

Я охотно схватил бы ее сейчас за плечи, встряхнул бы как следует, расшевелил бы, чтобы она хоть как-то, пусть даже бурно, отреагировала на мои слова. Однако порыв этот у меня тут же пропал. Тем не менее я почувствовал себя спокойнее.

— Послушай, сегодня ночью я ввязался в игру. И все спустил. Заметно, нет? Триста тысяч лир. Но я не тронул деньги, что у нас в банке. Поверь мне. Если они нужны тебе, они целы.

Она машинально кивает.

— А почему ты никогда не попросишь у меня денег?

— Стараюсь обходиться теми, что есть у меня.

— Но ведь совсем необязательно тебе одной тянуть лямку и ломать голову, как сэкономить. — Я опять раздражаюсь. — Твоя мудрость унижает меня. Понимаешь ты это?

— Тебя все унижает, все раздражает, все против тебя.

— Я хочу, чтобы ты просила у меня денег, — денег, чтобы швырять их на ветер, вот!

— Если у тебя есть лишние, почему бы не дать их мне? — предлагает Джакомо, входя в комнату.

Он полуголый, встрепанный, с полотенцем через плечо.

Мой сын.

— Чао, мама!

Он избегает здороваться со мной. Я плачу ему тем же.

С некоторых пор я иногда вспоминаю загадочную таблицу соответствий Расула, касающуюся рода Маскаро. Забавляюсь про себя, восстанавливая ее в памяти, но остерегаюсь говорить о ней с Джакомо. Он смеялся бы надо мной целую вечность. И все же в этом, в 1985 году, мы с Джакомо как раз в том самом возрасте — ему двадцать, мне шестьдесят лет, — когда ему нужно избавиться от меня, украв все годы, какие мне осталось прожить. Представляю, какие же это мерзкие годы. Да пусть забирает все, я был бы только рад. Однако он не может этого сделать, потому что, если верно утверждение Фламеля в его книге «О вещах возможных и невозможных», он ведь сын не только отца. Джакомо родила Диана. Тут нет никаких сомнений. Поэтому роковые соответствия рода Маскаро не могут продолжиться.

Старые глупости. Живучие предрассудки, которые, лишь бы выжить, влезут даже в компьютер. Я питался ими. Я был убежден, что останусь бухгалтером до самой смерти, и бог знает сколько времени, хоть и не испытывал ощущения вины, верил, будто убил своего отца.

Интересно, куда делись книги, что были заперты в его вечно мрачном кабинете? А моя мать, которой сейчас должно быть восемьдесят, жива ли она еще? Я наплевал на нее, а она сама разве искала меня когда-нибудь? Я не убежал от нее, я только хотел повзрослеть. В сорок лет. В сорок лет я впервые был близок с женщиной. С Дианой. В темноте, как посоветовал Пульези, специалист в этом деле, желая помочь мне избавиться от моих страхов.

Диана и сын уходят в кухню. Я следую за ними.

Джакомо садится за стол, кладет обнаженные руки на холодный мрамор, и мать подает ему кофе с молоком.

— Отправляешься на какое-то празднество? — спрашивает Джакомо, глядя на мой темный костюм.

Слишком часто у меня возникает ощущение, будто мой сын в большей мере мужчина, нежели я.

— Я узнал от твоей матери, что ей совсем не нужны деньги. Лишние деньги, хочу сказать.

— А зачем они ей?

Если б я ответил, что Диана женщина, а женщине всегда требуются не только новые платья, но и многие другие вещи: кольца, серьги, ожерелья — словом, легкомысленные вещи, Джакомо не понял бы меня. Он ответил бы, уверен, что такие же вещи, только в мужском варианте, нужны и мужчине. Так что разницы между мужчиной и женщиной нет.

— Не знаю, — говорю я. — По-моему, у нее есть какие-то тайные доходы.

— Конечно. Подрабатывает на панели.

Доставить ли ему удовольствие, показав, что я совсем потерял рассудок?

— И ты провожаешь ее по вечерам?

— Она не нуждается в защитниках.

— Прекратите, — просит Диана, но не сердито, а спокойно, как останавливают докучливых детей.