След крови - Китти Сьюэлл Страница 27

От внезапно разразившегося ливня она промокла с ног до головы, но на улице было относительно тепло, и ее тело все еще горело после пробежки. Мадлен на мгновение замедлила шаг, приноравливаясь к неспешному шагу утки и ее выводку из шести новорожденных утят. Они были похожи на крошечные шарики из желтого пуха, но в воду нырнули на удивление проворно. Она прошла мимо лебедя, которого узнала по черному пятну на изгибе шеи. Чем ближе к Бату, тем больше барж было пришвартовано вдоль канала. Некоторые заброшены, на других расположились чудаки, решившие круглый год жить на воде. И одно странное семейство, раньше времени открывшее гребной сезон. Когда она подошла к дому, на улице появились первые машины. Ничего подозрительного: незнакомца нигде не было видно, а ее дом не перевернут вверх дном.

По средам Мадлен рисовала — желанный выходной среди недели, когда она отдыхала от беспокойных, страдающих людей. Требовались время и дисциплинированность, чтобы не забросить живопись — дар, доставшийся от отца. Она разрывалась между визитами к матери и Эдмунду Фьюри, между беседами с пациентами и встречами с немногочисленными друзьями. В молодости Мадлен постоянно занималась живописью и полагала, что в будущем еще вернется к этому.

Однако охватившее ее за последнюю неделю странное беспокойство мешало сосредоточиться на картине. Она бесцельно слонялась по дому, занимаясь какими-то мелочами. Пробило уже два часа, а Мадлен так и не села за холст. Наконец она направилась на чердак, в свою студию, и тут зазвонил телефон. Поколебавшись, она решила снять трубку.

— Мадлен Фрэнк, слушаю вас, — устало произнесла она.

— Привет, Мадлен. Это Роб Риз из Роквуда. Извини, что побеспокоил тебя дома. Я звонил в клинику, но твоя секретарша сказала, что по средам ты красишь.

— Верно, Роб, — ответила она. — Я занимаюсь психотерапией не полную рабочую неделю.

— А что ты красишь? Дом?

— Муравьев.

Молчание.

— Ты красишь муравьев? ^[16] Как это?

— Не бери в голову, — засмеялась Мадлен. — Что случилось, Роб?

Роб был новым секретарем начальника тюрьмы, настоящая мечта в сравнении с противной, лишенной чувства юмора женщиной, на место которой он пришел.

— Просто хотел предупредить, чтобы ты запланировала на пятницу другие дела. Эдмунд в лазарете, и сомневаюсь, что к пятнице он вычухается.

— Как в лазарете? Что с ним?

— Заболел. Врачи точно не знают, в чем дело, но он не симулирует. У него жуткий понос и рвота. Так и льет. До судорог дошло. И чрезмерное возбуждение… Ну, ты понимаешь, о чем я. Врачи вынуждены держать его на успокоительных.

— О боже! Бедняжка! — сочувственно воскликнула Мадлен, вспомнив, как скоры врачи на то, чтобы вколоть лекарство, когда Росария возбуждается сверх меры.

— Бедняжка? — саркастически заметил Роб. — Подумай о медсестрах.

Она смущенно засмеялась.

— Да, ты прав. Но если будет возможность, передай ему, чтобы поправлялся. Я приеду на следующей неделе.

— Конечно. — Последовала пауза. — Значит, в пятницу вечером ты свободна?

— Не стоит путать работу с удовольствием, Роб. Но мне приятно, что ты спросил, — улыбнулась Мадлен.

— Если передумаешь…

Мадлен попрощалась и стала подниматься по лестнице, удовлетворенно улыбаясь. Да, было приятно, что ее хотят пригласить на свидание. Потом ее мысли вернулись к бедному Эдмунду, привязанному к койке. В прошлую пятницу он, по правде говоря, показался ей каким-то бледным и изнуренным. К тому же апатичным, совершенно не похожим на себя — энергичного и всевидящего.

Однако он сразу же заметил отсутствие броши и спросил, почему она не носит его подарок. Мадлен нравилась брошь, и Эдмунд был искренне рад этому. Она объяснила, что брошь осталась в сумочке, дома. И что она сняла ее, потому что его подарок расстроил мать.

Брошь… Спустившись по лестнице в очередной раз, Мадлен направилась в кухню, где на стойке лежала ее вместительная сумка. Тщательно обыскав все бесчисленные закоулки, она так и не нашла брошь, хотя не вынимала ее с тех пор, как была у Росарии. «Черт!» Она перевернула сумку вверх дном и вытряхнула содержимое. На стойку посыпалась всякая ерунда: крошки, липкие таблетки от боли в горле, веточки и камешки, которые она собирала для мирмекариума. Она перебрала весь мусор. Она знала, что брошь должна быть там, но… Похоже, она исчезла. Мадлен хорошо помнила, как на прошлой неделе сидела рядом с матерью в Сеттон-холле, как Росария неожиданно взорвалась, как сама бросила брошь в сумку. Вероятно, она зацепилась за перчатку или подкладку и выпала. Значит, брошь потерялась. Единственно возможное объяснение.

Почувствовав необъяснимую грусть, она снова направилась к лестнице, пообещав себе, что больше не допустит никаких проволочек.

В студию через ряд окон в крыше пробивалось неяркое апрельское солнце. Купив дом, Мадлен превратила чердак в рабочую студию. Она оказалась довольно просторной, правда, с низким потолком. Сверху был виден маленький задний двор, переулок позади которого примыкал к увитому плющом товарному складу — собственности фабрики по изготовлению мебели из сосны, и садик, огороженный прочной каменной стеной. Укрытый от ветров, сад цвел буйным цветом. Хотя это было лишь слабой тенью пышной растительности Ки-Уэста, Мадлен скупила все субтропические растения, цветы и деревья, которые могли пережить английскую зиму. Пальмы прекрасно чувствовали себя здесь, как будто произрастали прямо из земли Флориды. Она взглянула на чистый холст на мольберте. Весна обычно знаменовала новое начало в ее творчестве, совершенно новый взгляд. Мадлен необходимо было выкинуть из головы серию «Пещеры». По правде говоря, серия не была завершена — она задумывала написать еще две картины, — но любитель муравьев, с которым она завязала знакомство по Интернету на форуме мирмекологов, позвонил из Чикаго и, после того как Мадлен послала фотографии нескольких своих полотен, сделал ей невероятное предложение: заочно купить восемь картин. Мужчина явно был богат до неприличия. Это оказалось лестное предложение; такую сумму Мадлен зарабатывала за несколько месяцев напряженной работы психотерапевтом. На выходных она упакует картины. В следующую среду их заберет служба доставки и отправит в Чикаго. Невилл будет в ярости, но ему придется довольствоваться фотографиями. Будучи великим художником, Невилл полагал, что имеет право увидеть всю серию целиком. Ради такого случая они с Элизабет каждый год на один день приезжали в Бат. Невилл проводил у Мадлен в студии весь день, размышляя о жизни ее муравьев и одновременно притупляя свою способность судить объективно бутылочкой красного вина. Элизабет с Мадлен отправлялись куда-нибудь пообедать и пропустить по рюмочке, а затем прогуливались по магазинам. Мадлен была всего на девять лет моложе своей мачехи, и они стали приятельницами. Мадлен давным-давно простила Элизабет за то, что та украла Невилла у ее матери.